Ангел Безпечальный - стр. 18
– Случилось некоторое недоразумение, – замялся Нечай Нежданович, – им не успели выдать договора. Но сейчас же, господа, вы все получите на руки свой экземпляр. Сейчас же! Вероника Карловна, распорядитесь!
– Ну, вот видите, – развел руками Мстислав Сергеевич, – все вопросы разрешены, недоразумения, так сказать, улажены. Претензий, надеюсь, ни у кого не осталось. У вас есть претензии, Нечай Нежданович?
– Нет, – Проклов оглядел сенатовцев и укоризненно покачал головой, – Я не держу ни на кого зла. Более того, считаю, что отныне все наши разногласия в прошлом. Нам еще жить да жить вместе. Не так ли, господа пенсионеры?
Борису Глебовичу показалось, что он слышит многоголосый хор, исполненный отчаяния и боли, способный обрушить горы, да что там горы – само небо. Но весь этот ураган боли не нарушил повисшей тишины, которая и существует только для того, чтобы скрывать самые громкие, самые отчаянные и страшные мысли. О, если бы кто-то мог заглянуть в эти мысли! Сейчас! Борис Глебович ужаснулся и почувствовал, что слезы прожигают ему глаза. Еще мгновение и они обнаружат себя, выкатятся наружу… Нет! Он, что есть силы, сжал веки и закрыл лицо ладонью. Из темноты, заляпанной медленно плывущими огненными пятнами, он слышал, как распинается Проклов, живописуя перспективы жизни сенатовцев; не видя его улыбку, он явственно чувствовал ее слащавую лживую отвратительность… «Господи, за что мне?», – он отнял от глаз руку, посмотрел в небо и опять зажмурился от удара солнечного света.
– Да, есть во мне чувство вины, – продолжал разошедшийся Проклов, – очень большие надежды я возлагал на нашего главного специалиста Митридата Ибрагимовича Авгиева. Мне думалось, что он сумеет найти нужные слова и убедить вас в правильности вашего выбора. Убедить окончательно, что б не было ни у кого сожалений. Я ошибся: Митридат Ибрагимович не оправдал наших надежд. И вот результат – сегодняшнее недоразумение, – Проклов повернул голову, и Борис Глебович заметил, как скрестились взгляды гендиректора и главного консультанта. Шпага Авгиева оказалась острее и жестче: Проклов вздрогнул, будто его ударили в грудь, и отвел глаза.
– Ладно, – он скривился, – сейчас я предоставлю господину Авгиеву возможность, так сказать, реабилитировать себя. Быть может, сегодня он сумеет быть более убедительным, наконец-то успокоит все бушующие страсти и рассеет ваши заблуждения. Господин Авгиев, вам слово.
Похоже, наступал самый ответственный момент. Борис Глебович попытался представить, что он броненосец, что броня его тверда и непоколебима, что артиллерия его… Тьфу, какая там артиллерия? У него не было ни единого заряда, а броня его – фанера, нет – картон, который без особых усилий можно проткнуть пальцем. Он чувствовал, что погружается в темноту, в колодец и лишь наверху – кусочек неба, свет… Оттуда опускались не совсем понятные слова… «Огради мя, Господи…» Что это? Я не знаю таких слов… «…силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста…» Не понимаю, какого креста? Как можно этим оградиться? «…и сохрани мя от всякого зла» Где я мог это слышать? Кто это говорил? Борис Глебович попробовал, было, собрать эти слова в единую цепочку, прошептать их, проговорить, уцепиться за них, как за якорь, но не успел – в бой уже вступил главный калибр…