Анатомия обмана - стр. 76
– Кто там? – спросил Илья, когда я вошла.
– Почтальон, – ответила я и достала пару виниловых перчаток, в которых обычно укладывала начинку в пирожки.
Илья больше ничего не стал спрашивать, он просто встал и направился в зал вслед за мной. Когда мы подошли к конверту, он взял у меня перчатки и попытался натянуть одну на свою руку… не вышло.
– Это эска… Тебе надо на пару размеров больше, – заметила я.
– Да и к черту.
Он засунул обе перчатки в карман спортивных штанов и взял конверт голыми руками. Я хотела возразить, но не успела, Илья разорвал бумагу и заглянул внутрь.
– Мать ехидны за ногу! Это еще что такое?! – выругался он и скорчил такую физиономию, будто увидел нечто крайней степени противности.
– Илья, что там?!
– Принеси какую-нибудь бумагу… ну, там, на которой печешь. Давай, скорее…
Я принесла из кухни лист пергамента. Илья был в туалете, он опустил крышку унитаза, застелил его бумагой для выпечки и аккуратно извлек на него содержимое… Это была дохлая крыса, во вспоротом брюшке которой лежала свернутая записка.
– Дай перчатки, – сказала я. Илья недоверчиво взглянул на меня, но не стал спорить и протянул перчатки.
Аккуратно, превозмогая рвотные позывы, я достала и развернула записку:
«Остановить сейчас, иначе будет поздно»
Глава 12.
– Это подкинули мне в пекарню около получаса назад, – я бросила на стол участковому файлик, в который мы с Ильей убрали крысу, конверт и записку.
– Издеваетесь?! – взревел Волков. – Что это за гадость?!
– Говорю же, это принесли мне в пекарню, оставили на полу перед дверью. Здесь записка с угрозой, и я хочу подать заявление, – решительно сказала я и опустилась на скрипучий стул. С моего последнего визита сюда в кабинете ничего не поменялось, разве что в воздухе витал неприятный запах беляшей не первой свежести. Видимо, участковый обедал прямо на рабочем месте.
– Это всего лишь чья-то шутка, – отмахнулся Волков, по-хозяйски развалившись в кресле, отчего оно опасливо застонало, грозясь развалиться. – Знаете, Эвелина Анатольевна, по городу вовсю ходят слухи, что вы суете свой нос куда не следует.
– Я выполняю вашу работу, потому что вы не хотите выяснить правду. Позвольте спросить, многих ли вы опросили после Марининой смерти? А после убийства папы?
– Слушайте, я понимаю, что вам тяжело, – Волков вдруг заговорил на удивление дружелюбно. – Вы потеряли отца, еще при таких обстоятельствах, с матерью беда… Кстати, как Галина Дмитриевна?
– Ей лучше, спасибо, – сухо ответила я.
– Замечательно… Так вот, на вас уже жалуются. Знаете, мой отец, как и многие в этом городе, работает на заводе. Он был в подчинении у Ершова Льва Борисовича, они до сих пор общаются. И вот Лев Борисович заявил, что вы приезжали к нему, задавали беспардонные вопросы… Это безобразие, Эвелина Анатольевна, бе-зо-бра-зи-е!
– А вы сами с ним говорили? У Ершова был мотив. Он ненавидел Марину. Вы проверяли его алиби? Уверены, что в ночь убийства Поляковой именно он прошел по своему пропуску?
– Слушайте, я знаю Льва Борисовича достаточно хорошо и не позволю никому оскорблять его глупыми подозрениями и такого рода вопросами, ясно? – Волков снова взъелся. Пухлое, покрытое мерзкими капельками пота лицо участкового пошло красными пятнами.
– А моего отца подозревать можно?!
– Против него есть доказательства! Все! Вопрос закрыт! Заявление ваше я не приму и советую по-хорошему: оставьте романовцев в покое! До свидания!