Анатомия американского национализма - стр. 23

Великой державой мы были уже слишком долго; это состояние стало привычным и, вопреки ожиданию, нас не осчастливило. Чувство, что оно не сделало нас приятнее, что оно ухудшило, а не улучшило наше отношение к остальному миру, глубоко запало в наши сердца, признавались мы себе в том или нет… Стало быть – война, и если придется – война против всех, чтобы всех убедить и всех покорить, – вот что решила «судьба» (какое «немецкое» слово, какое в нем первобытное, дохристианское звучание, какой трагимифологический, музыкальный драматизм!), и вот куда мы вдохновенно ринулись (вдохновение было только у нас) в уверенности, что великий час Германии наконец пробил; что нас благословляет сама история; что после Испании, Франции, Англии пришла наша очередь отметить своей печатью и повести за собой мир; что двадцатый век принадлежит нам.

Томас Манн. Доктор Фауcтус (об атмосфере, царившей в Германии в августе 1914 года)^>52

Террористические акты 11 сентября 2001 года, которые были совершены против США, еще более усилили присущий американцам национализм, который уже привел к своего рода «изоляции» страны в развитой части мирового сообщества^>53. С этого момента данная особенность американской политической культуры стала одним из наиболее важных факторов отчуждения Соединенных Штатов от своих ближайших союзников в Европе и других стран. Национализм отделяет США от того, к чему европейцы пришли (своим собственным европоцентристским путем) в качестве центральной модели современного мира при ведении отсчета после 1945 года, а именно – к преодолению «современной» цивилизацией морали воинственного национализма и замене националистической однобокости международным сотрудничеством. Американский национализм не только вносит разногласия в вопросы политики, но также углубляет глубинные духовные различия.

Этот общий, глубокий и достаточно бездумный американский национализм был воспламенен в результате терактов 11 сентября 2001 года, а затем был взят на вооружение в собственных интересах силами, преобладавшими в администрации Буша: во внешней политике – для расширения имперского могущества США, во внутренней – для дальнейшего укрепления власти и богатства той прослойки населения, которую Майкл Линд назвал «элитой» (или «надклассом») американского правящего класса^>54.

В ходе опроса общественного мнения, который был проведен в 1999 году, 72 процента взрослых американцев заявили, что гордятся своей страной. На втором месте по этому показателю была Великобритания – 53 процента, затем шла Франция – 35 процентов. С течением времени эти исторически устоявшиеся цифры практически не менялись. В 1999 году они весьма мало чем отличались от тех, которые были зафиксированы пятнадцать лет назад, в середине 1980-х годов (75, 54 и 35 процентов соответственно). В 2003 году шестеро из десяти американцев считали, что «наша культура превосходит культуру в других странах» (во Франции так полагали только трое из десяти человек).

Показатели, зафиксированные в США, очень близки к современной ситуации в развивающихся странах либо к ситуации в странах Европы в прошлом. Результаты того же опроса свидетельствуют о том, что 71 процент индийцев, 78 процентов мексиканцев и 85 процентов филиппинцев выразили аналогичную гордость своими странами. Выявленное сходство Соединенных Штатов с указанными странами вызывает чувство удивления, поскольку по крайней мере среди мексиканцев и филиппинцев эта гордость обычно была связана с чувством национальной незащищенности и даже с комплексом неполноценности на национальном уровне.