Амнезия. Мой не бывший - стр. 22
– Хорошо, – смеюсь, – спасибо, братик. Люблю тебя, засранца.
Прощаемся на позитивной ноте и ночью мне спать намного легче, события дня слегка стираются и уже не кажутся такими ужасными. Я включаю осторожный оптимизм, Илья ведь и правда реагировал на мой голос.
Значит, я могу его разбудить! Просто не буду заводить такие острые темы в разговорах.
Поэтому утром следующего дня я снова в реанимации, Глеб договаривается с местными врачами, что я могу приходить несколько раз в день минут по пятнадцать, разговаривать с Ильей, ухаживать за ним. Все это должно дать положительную динамику в его состоянии.
И я вижу эту динамику каждый раз.
В первый день я следую совету Глеба и рассказываю Илье про то, как обнаружила, что беременна, как проживала этот шок от ужаса к радости. Момент поздравления Ильи с отцовством в виде умывания горячим кофе я пропускаю. Пульс на мониторе ровный, спокойный, а вот зрачки под веками немного двигаются, будто видит сон.
Перед уходом с первого «сеанса» даю «спящему» Илье задание подумать над именем, а потом поделимся вариантами. Сама в итоге пару часов хихикаю, выискивая в интернете имена, которые Воронов точно «оценит».
Когда возвращаюсь на следующий день, у меня уже заготовлен списочек «позитива».
Начинаю зачитывать Илье:
– Как тебе Пафнутий? Может, Кондрат? Добрыня, – хихикаю, – Ильич. Звучит! А дочку можно Марта! Или Злата, – сдавленно смеюсь, – будешь над Златой чахнуть, и не пускать ее гулять. Может, Евлампия? Или Феодора?
Пульс немного ускоряется, ему не нравится? Какая досада.
– Я считаю, Пафнутий Ильич – просто шикарно звучит! Согласен? А нет, нет! Я знаю! – набираю побольше воздуха и с пафосом, – Лионель! Как красиво! А главное, модно! Прям под уровень твоего пафоса, – хрюкаю, сдерживая смех и впиваясь взглядом в чуть дрогнувшие ресницы, – Лионель Ильич… пхх, – прыскаю, – Брежнев… хахаха!
– Ш-ш-ш! – раздается от медсестры в дверях, и я затыкаю рот ладошкой.
– Прости, прости, – машинально глажу Илью по волосам, его пульс тоже бодрый и веселый, ему нравится. Мне кажется, даже лицо просветлело и синяки уже не такие страшные, а может, это свет сделали ярче. – Мне очень нравится твое имя, – склоняюсь над Ильей, оглядываю такие родные, любимые черты лица. Меня захлестывает приступом неконтролируемой нежности.
Ее выплескивает, когда я мягко прислоняюсь губами к его закрытым векам, скуле, щеке. Ох уж эти гормоны и общая неадекватность на фоне стресса, нет логики в моих эмоциях. Придушу его когда проснется, а сейчас совсем немножечко полюблю.
– Воронов… – вздыхаю, – как нам с малышом не повезло, что ты такой красивый, но такой… – хочется сказать так много обидных слов, но они просто не лезут, – невыносимый.
И почему-то это слово звучит как признание в любви. И призыв к действию. И я наклоняюсь и прижимаюсь к его губам своими. Мои любимые, жадные, требовательные и невероятно ласковые губы. Они все такие же на ощупь, только не отвечают на поцелуй, не перехватывают инициативу, чтобы взять меня в плен и свести с ума поцелуем.
Чувствую на коже воздух, когда Илья вдруг делает глубокий вдох.
Проснулся?!
Резко отстраняюсь.
Но нет. Спит.
Медленно вздыхаю и вновь смотрю на сухие, чуть обветренные губы Ильи, на закрытые глаза с неприлично длинными ресницами. Наш ребенок будет очень красивым.