Альма - стр. 15
Если бы Нину настойчиво попросили придумать иллюстрацию к школе, она бы, не задумываясь, быстро нарисовала себя хрупкой девочкой на скользком стеклянном шаре. Приходится быстро-быстро перебирать тонкими ногами, чтобы не свалиться и не попасть со страхом под тяжелый шар. Несколько раз в год во время коротких каникул гадкий шар будто замедлял требовательный бег, почти останавливался, качнувшись, и она могла перевести дух, но затем ускоренный бег начинался снова. Объяснять образами девочку научил тощий логопед, который пах мылом и сигаретами.
– Берите-берите в губы короткий карандаш и пишите в воздухе свое имя, Нина, вот так. Отлично!
Строгая Альма самоотверженно приводила ее на занятия трижды в неделю, между вторым завтраком и обедом, вела за руку через парк, где ветер гонял по влажному асфальту сухие листья, потом – снежную крупу. Нине нравилось, когда весной на тропинках появлялись липкие кленовые носики – семена деревьев. И ни разу за год занятий мачеха не оставляла Нину вдвоем в кабинете с доктором. На всякий случай.
Брюно тянет Нину к окну. Его нисколько не раздражает, что кофе тут всегда приходится терпеливо и долго ждать. Хозяйка зала движется уверенно, но нерасторопно. Слишком громко звенит допотопный кассовый аппарат. К этому он привык. Они бывают тут с Ниной почти каждые выходные с тех пор, как открылась тесная кофейня. Здесь уютно и всегда есть на кого поглазеть, чтобы не придумывать темы для разговоров, ему легче молчать. Раньше Нина долго студила и осторожно пила черный чай, робко дула на горячее, болтая ногами под столом. С тех пор дочь выросла почти вровень с ним и стала гораздо выше старенькой кассы. А раньше ей приходилось тянуться, привставать на цыпочки, чтобы сделать заказ.
Наконец заказ готов, и вначале они просто пьют обжигающий кофе. Брюно смотрит на Нину и радуется, что у него всегда было достаточно времени, чтобы наблюдать, как растет дочь. Ведь она больше не будет учиться неуверенно, а потом и быстро ходить. Если и посмеется над фокусом «отрезанный палец», то только из вежливости, а жаль. Давно сердито не плюется брюссельской капустой.
Улыбчивая кассирша почему-то именно зимой, в канун Рождества, особенно сильно завидует жене Брюно, невольно подслушивает разговоры отца и дочери, но чаще – согласное молчание. Сегодня у Брюно есть и свои особенные причины для сентиментальности. Кроме того, летом тело Нины сделало кульбит, и она вернулась из лагеря с сороковым размером ножки и обозначившейся под свободными футболками грудью. Девочка начала сутулиться. Покрасила волосы в цвет вороньего крыла, стала носить только черное. Перемены смущают их обоих, но привычные ритуалы спасают от неловкости.
– Ну рассказывай, Нина, что значат твои занавешенные простынями зеркала. Бери мой трюфель тоже, я не хочу.
– Разве не знаешь? В Средние века люди верили, что зеркало придумал дьявол, что оно может утащить у тебя душу, не смейся, не смейся, а ткань защищает меня, если зеркало снять в ванной нельзя.
– Я слышал только, что у славян есть традиция закрывать зеркала черными тканями в первые три дня, когда в доме покойник.
– Если зеркало разобьется, с его хозяином случится беда. А еще зеркала нельзя вешать у кровати.
– Можешь просто испугаться своего отражения, понимаю.