Алиса в Академии Голодранцев - стр. 8
Я стояла и тряслась, как заяц, а Нил все пыхтел, противный и мерзкий, все больнее тер у меня между ног. Его дыхание было возбуждённым, горчим, частым, прерывистым, а я в ужасе думала о том, что сейчас испытывает этот мерзавец.
Он испытывал наслаждение.
— Будешь всю ночь стоять у моей постели с опахалом и отгонять от меня мух, — шептал он. — Или с чашкой воды. Вдруг мне ночью пить захочется? Ночи зимой холодные, длинные… тепло из комнаты быстро испаряется. Наверное, это очень мучительно — стоять босиком, на холодном полу, в одной ночной рубашке… Даже под одеялом иногда становится прохладно… в одиночестве.
Его язык заплетался, словно Нил был пьян. Да он и был пьян — от возбуждения, от вседозволенности и от удовольствия, которое ему приносили эти прикосновения.
— Будешь греть меня, мышка, — шептал он. — Как же я хочу взять твое тощее мышиное тельце…да, мышка, ты будешь делать то, что я скажу!
С мучительным стоном, весь дрожа, как в лихорадке, Нил ухватил меня за волосы, оттянул мою голову назад и сжал подбородок так, что стало больно. Губы мои чуть приоткрылись, и он тотчас же припал к ним, жадно, словно голодный.
Я стояла, заливаясь слезами, а Нил целовал меня, постанывая от возбуждения, целовал, запуская свой язык мне в рот.
Мой первый поцелуй. С тем, о ком я мечтала. Настоящий страстный поцелуй.
Но отчего же тогда так противно и горько? Отчего я чувствую себя так, будто Нил меня изнасиловал?
4. Глава 4. Кукольный домик
Наверное, как— то по— своему, странно, Нилу я нравилась.
Может, он даже был влюблен в меня тайно. Отсюда и все многочисленные подколки, дразнилки и холодное высокомерие. Только вот эта симпатия была какой— то болезненной и извращенной.
Нил целовал меня, поцелуи — это ласка. А казалось, что он издевается и мучает меня. Каждое его прикосновение было противным и почти болезненным, хотя он всего лишь касался моих губ своими губами. Его всего трясло от нетерпения, от долго скрываемых чувств и желаний, которые он реализовывал здесь и сейчас, но почему— то он делался в моих глазах все противнее и гаже.
— Ты ведь красивая, мышонок, — шептал Нил горячо. Его мокрые губы все прижимались к моему лицу, словно он сожрать меня хотел. — Ты такая красивая!.. Любой хотел бы тебя в служанки… чтобы каждый день видеть тебя и иметь возможность прикоснуться… Но достанешься ты только мне.
Он снова поцеловал меня, жадно впился в мой рот, запустил в него язык. Его поцелуи словно высасывали из меня душу, силы, да саму жизнь. Было в его власти надо мной что— то страшное, темное и омерзительное.
На каком факультете Нил учился?!
Он учился на некроманта?!
На мое счастье, он не мог одновременно долго целоваться и держать меня в подчинении. Не умел; или слишком увлекся удовольствием, которое получал, мучая меня. Чары его спали, я почувствовала, что тело снова меня слушается, и с криком влепила ему хлесткую пощечину, оттолкнув от себя.
— Мерзкий, противный! — прокричала я со слезами, отпрыгнув от него подальше. — Убирайся вон!
Нил, растрепанный, с волосами, упавшими на бледный, мокрый от пота лоб, молча ухмылялся, потирая побитую щеку. Я своей пощечиной, наверное, глубоко его оскорбила и убила в нем лучшие чувства, то светлое, что еще оставалось в его темной душе.
Он не грозил мне ничем и не боялся, что на мои крики сбежится весь дом. Если он умеет открывать порталы, то исчезнет в один миг, как только услышит звук открывающейся двери.