Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 82
Несусь как сумасшедшая с ним наверх, раскрываю конверт дрожащими руками, читаю, читаю, перечитываю, плачу и заливаюсь счастливым смехом, и прижимаю эти дорогие нелепые каракульки, и целую их, целую, и мне кажется, что этот белый листок – «частица его»…
И вот несколько дней прошло, а я все еще не могу опомниться, все еще под обаянием этих чудесных, искренних слов…
Родной мой! Теперь я понимаю его и верю, .
Верю, верю, верю…
Как мне хорошо, как я счастлива.
И какая чудесная, красивая жизнь вокруг.
Почему раньше я не замечала ее, не чувствовала всей этой благодати Божьей…
Как хороша жизнь, как невыразимо хороша!
Как хочется жить!
Он любит…
Он любит…
Мне страшно… Зачем так много мне одной… Все… все, что казалось недосягаемым, – все исполнилось, все есть… За что, за что?!
Господи, не покидай меня, мне страшно!
22 июня [1907 г.]. Пятница
Сильный ветер.
Хочется мчаться по какой-то широкой гладкой дороге на тройке с бубенцами.
Я верю ему больше, чем себе…
Да, да… больше.
Он всегда гов[орит], что [не договаривает. – зачеркнуто] боится сказать лишнее слово, «не договаривает», а я – я говорю слишком много, больше, чем есть на самом деле. Только вот последнее время, думая об этом часто, я поняла, [как. – зачеркнуто] что есть в моем чувстве к нему известная доля «самовнушения». В Петербурге он как-то говорил мне об этом, но тогда я не поверила, а теперь порой мне кажется, что он прав…
Хотя нет, не знаю…
Сейчас вот опять сомненье…
Нет, во всяком случае – это что-то бесконечно огромное, стихийное.
Ах, если бы он был тут!
Как он мне страшно нужен…
25 июня [1907 г.]. Понедельник
Очень сильно нездоровится – страшные боли в желудке. Настроение противное, сонное…
Только когда мысли возвращаются к Вас. – душа светлеет и улыбается ясной улыбкой. Милый! Я думаю о нем с такой невыразимой нежностью…
Хочется ласкать его, баюкать его жизнь, вливать в нее свет и радость…
Он говорил как-то о том, как я ему страшно нужна, как согревается он со мной, сколько тепла, свежести дает ему моя молодость…
Я должна чувствовать себя такой счастливой… такой счастливой. Значить что-нибудь в его жизни! Быть чем-то для него… Быть ему – необходимой…
Ему тяжело жить…
Жизнь сложилась нелепо, криво, косо. Он много страдает…
И эта «смирившаяся, дряблая, опустошенная» душа… Он не способен на смелый, сильный шаг… Жизнь не изменится.
Он склонил голову покорно и терпеливо принимает все удары…
Только внутри они отзываются болью, но никто не знает этих страданий…
«Я жалуюсь только вам одной»301, – сказал он мне как-то…
И в этих жалобах выливается такая глубокая, годами копившаяся скорбь, такая больная, измученная душа – что у меня глаза открываются широко, наполняются ужасом и страданьем, и я чувствую себя [такой. – зачеркнуто] бессильной, [такой. – зачеркнуто] и маленькой перед этой огромной печалью большого человека и не знаю, как, чем помочь, что сделать…
26 июня [1907 г.]. Вторник
А время идет, идет…
Скоро…
Один месяц.
Часами хожу и думаю об осени, о нашей первой встрече.
Где-то мы свидимся первый раз?
Кажется почему-то, что на улице. Да, да… Непременно.
Идем по разным сторонам, встречаемся, бросаемся друг другу навстречу…
Чаще всего вот так рисуется.
А то иногда представляется по-другому, как в прошлом году.
Первая репетиция. Вечер… Вхожу в зрительный зал. [Народу уже порядочно. –