Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 47
13 ноября [1906 г.]
Сегодня опять просидела весь день. Завтра, кажется, обречена на то же…
Невыносимо скучно.
До отупенья…
Уже надоели и книги, и отдых, и комната, и все, чем так дорожишь, когда приходится брать урывочками.
Мыслями и душой все время там, в театре, со всеми своими… Господи, иногда я с ужасом думаю, что будет, когда придется уходить из театра? Навсегда оставлять то, к чему так крепко, неразрывно приросла душа…
Жутко становится…
А может быть…
Ведь многие в театре уверяют меня в этом…
Может быть, не придется уходить… Не верю в возможность этого, но хочется верить… И часто мечтаю и обманываю себя…
Ну что ж, и пускай…
Пусть мечты останутся мечтами. Зато когда думаю об этом – так хорошо! А там будь что будет… Провинция так провинция! Хоть зоологический сад…
Жизнь все-таки останется такой же, как и теперь, – «трудной, тяжелой и в то же время невыразимо счастливой»193!.. Да, [такой же красивой и счастливой. – вымарано]. Да, и пройдет много-много лет, выльется жизнь в другую, новую форму, но по существу, по смыслу – никогда не изменится и будет все та же – «тяжелая и счастливая»…
14 [ноября 1906 г.]
Сегодня опять какой-то необыкновенный день…
С утра почувствовала себя лучше и пошла на репетицию.
И все так хорошо отнеслись, так заботливо расспрашивали о здоровье, обо всем, что невольно растрогалась как-то… А потом Василий Иванович подошел, пообещал принести вечером пилюльки, и опять такой нежный был, такой необычный.
А тут Вахтанг [Мчеделов] все подзадоривает, говорит, что знает одну вещь, которая может меня сделать безмерно счастливой… Потом – Коновалов194 божился и клялся, что Василий Иванович «здорово заинтересован мной»… И много, много еще всяких приятных мелочей. Владимир Иванович [Немирович-Данченко] спрашивал о здоровье и тоже так хорошо смотрел…
Кончилась репетиция; стали расходиться, а я решила остаться до вечера – смотреть «Три сестры»195.
Константин Сергеевич [Станиславский] остановился, поговорил со мной, сказал, что хочет меня посмотреть в чем-нибудь, и тоже был какой-то необыкновенный: простой и не страшный.
Потом очень много говорили с Сулержицким196. Он сидел со мной до ½ 7-го.
Говорили об искусстве, о школе, обо мне.
«Я почему-то очень верю в вас, и еще с прошлого года, когда вы только что поступили, я сразу обратил на вас внимание, полюбил вас и вот присматриваюсь к вам. Мне кажется, вы быстро пойдете в гору. Только в одном я боюсь за вас как за актрису: что вы полюбите свет, славу, блеск, захотите быть впереди… А этого не должно быть… Старайтесь всегда оставаться в тени, не теряйте своей чистоты… И тогда вы – настоящий художник. – Василий Иванович, например, именно и обаятелен так – благодаря своей скромности и этой вот чистоте… Старайтесь быть такой, как он…»
Да – такой, как он!
15 ноября [1906 г.]
Сегодня что-то тяжко…
Хрипота не проходит, заниматься не могу, и это мучает ужасно! Сегодня читала с Марией Александровной [Самаровой] – Рози, и – ничего… пустое место…
И опять, опять – это неприязненное чувство к Кореневой.
Противно…
(Сейчас откинула глаза, и взгляд упал прямо на коробочку с пилюльками, которую притащил сегодня Василий Иванович; и сейчас же все злое, отвратительное, нечистое – отошло куда-то далеко, далеко, и одно хорошее, светлое чувство разлилось ясной волной, и так чисто, так безмятежно стало на душе…