Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - стр. 112
И снова обвисла, безжизненная, как труп.
Филипп какое-то время молча смотрел на нее, потом подошел к лестнице и скрылся в падавшем сверху бледном свете.
Глубокой ночью галопом примчался всадник. Спрыгнув со взмыленного коня у караульного помещения, он бросил поводья одному из щитоносцев.
Спавший вполглаза Евмен тут же вскочил с постели, накинул плащ, взял лампу и поспешно спустился по лестнице, чтобы встретить гонца.
– Заходи, – велел он, едва завидев, как прибывший подходит к портику, и повел его в оружейную палату. – Где теперь царь? – спросил царский секретарь, пока спутник, все еще тяжело дыша, шел за ним.
– Через день, не больше, будет здесь. Я потерял время по известной тебе причине.
– Ладно-ладно, – оборвал его Евмен, отпирая ключом обитую железом дверцу. – Входи, здесь нам никто не помешает.
Они беседовали в большом грязном зале, помещении для хранения и починки оружия. В стороне, вокруг наковальни, имелось несколько табуретов. Евмен подвинул один собеседнику, а сам сел на другой.
– Что тебе удалось разузнать?
– Это было непросто и стоило немало. Пришлось подкупить одного из служителей, имевшего доступ в адитон.
– И?..
– Царь Филипп нагрянул неожиданно, почти тайно. Он стоял в очереди вместе с другими просителями, пока его не узнали и не впустили в святилище. Когда жрецы поняли, что он хочет поговорить с оракулом, они попытались узнать вопрос, чтобы подготовить соответствующий ответ.
– Это обычная практика.
– Да. Но царь отказался: он попросил непосредственного разговора с пифией и велел отвести его в адитон.
Евмен закрыл лицо руками:
– О великий Зевс!
– У жреца не было времени сообщить об этом совету. Пришлось выполнить просьбу. Поэтому Филиппа проводили в адитон, и, когда пифия вошла в транс, он задал ей свой вопрос.
– Ты уверен в этом?
– Абсолютно.
– И каков же был ответ?
– Бык увенчан, конец близок, жертвователь готов.
– И больше ничего? – помрачнев, спросил Евмен.
Гонец покачал головой.
Евмен вынул из кармана плаща кошелек с деньгами и передал собеседнику:
– Тут столько, сколько я обещал, хотя не сомневаюсь, что остаток после взятки служителю ты взял себе.
– Но я…
– Ладно-ладно, я знаю, как делаются такие дела. Только запомни: если проронишь хоть звук об этом деле, если тебе придет искушение поговорить об этом с кем-нибудь, я тебя разыщу, где бы ты ни был, и ты пожалеешь о том, что родился на свет.
Гонец взял деньги, клянясь самыми страшными клятвами, что не скажет никому ни слова, – и с этим ушел.
Евмен остался один в большом помещении, пустом и холодном, и при свете лампы долго размышлял, какое доброе истолкование предложить царю. Потом вернулся к себе в спальню, но так и не смог заснуть.
Филипп прибыл во дворец на следующий день, ближе к вечеру, и Евмен, как обычно, первым же делом явился к нему под предлогом утверждения кое-каких документов.
– Могу я спросить о результате твоей поездки, государь? – спросил он, передавая царю один за другим папирусные листы.
Филипп оторвался от бумаг и повернулся к нему:
– Ставлю десять талантов серебром против кучи собачьего дерьма, что тебе уже все известно.
– Известно, государь? О нет-нет, я не так догадлив. Нет. О таких деликатных вещах не шутят.
Филипп протянул левую руку за следующим документом и приложил к нему печать.