Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - стр. 111
– Хочу задать вопрос богу.
– И каков же твой вопрос?
Филипп уперся взглядом своего единственного глаза прямо ему в душу, если таковая у него имелась:
– Свой вопрос я задам непосредственно пифии. Проводи меня к ней.
Жрец в замешательстве потупился, удивленный этой просьбой, но не смог найти причины отказать:
– Ты уверен, что хочешь непосредственно предстать перед голосом Аполлона? Немногие решаются на это. Он может оказаться резче звука боевой трубы, он терзает своим тоном…
– Я выдержу, – категорично оборвал его Филипп. – Проводи меня к пифии.
– Как хочешь, – сказал жрец.
Он подошел к висящему на колонне бронзовому тимпану и ударил по нему жезлом. Серебряный звук, отражаясь от стен, заиграл в помещении эхом и донесся до целлы и самого уединенного и тайного места в храме – адитона. Когда звон затих, жрец проговорил:
– Следуй за мной, – и повел царя за собой.
Они обошли пьедестал статуи и остановились перед бронзовой плитой, закрывавшей заднюю стену целлы. Проведя по ней жезлом, жрец извлек мрачный звон, быстро заглохший в невидимом подземном пространстве. Без единого звука громадная плита повернулась вокруг своей оси и открыла уходящую под землю узкую лесенку.
– Никто за годы жизни нынешнего поколения не входил сюда, – не оборачиваясь, проговорил жрец.
Филипп с трудом спускался по крутым неровным ступеням, пока не оказался в центре подземелья, скудно освещенного несколькими лампами. В этот момент от стены, совершенно терявшейся в темноте, отделилась растрепанная фигура, до пят укутанная в красные одежды. Ее лицо покрывала пепельная бледность, а жирно накрашенные глаза пугливо бегали, как у загнанного зверя. Жрицу поддерживали двое служителей, которые чуть ли не волоком подтащили ее к скамье, сделанной в форме треножника, и тихо опустили на сиденье.
Потом с трудом открыли каменный люк в полу, под которым распахнулась бездна, и оттуда поднялись клубы ядовитого дыма.
– Это хазма гес, – сказал жрец дрожащим голосом, на этот раз в непритворном страхе. – Порождение ночи, последняя горловина первородного хаоса. Никто не знает, где он кончается, и никто из спустившихся туда не возвращается. – Он взял булыжник со скалистого дна пещеры и бросил его в эту дыру. Но никакого звука так и не послышалось. – Теперь бог готов войти в тело пифии, вселиться в него. Смотри.
Провидица с трудом вдохнула поднимавшиеся из бездны испарения и содрогнулась, словно охваченная резкими спазмами, а потом, закатив глаза, осела на сиденье треножника. Ее руки и ноги безжизненно повисли. Потом она вдруг начала лихорадочно что-то бормотать, издавая хрип, который становился все более резким, пока не превратился в змеиное шипение. Один из служителей положил ей на грудь руку и многозначительно посмотрел на жреца.
– Теперь можешь задать богу свои вопросы, царь Филипп. Теперь бог здесь, – смиренным голосом проговорил жрец.
Филипп подошел вплотную к пифии, так что едва не коснулся ее рукой:
– О бог, в моем доме готовится торжественный ритуал, и я собираюсь отомстить за оскорбление, которое варвары некогда нанесли храмам на нашей земле. Но у меня на сердце тяжесть, и по ночам меня преследуют кошмары. Каков же ответ на мое беспокойство?
Пифия издала протяжный стон, потом медленно приподнялась, опершись обеими руками о край сиденья, и заговорила странным металлическим дрожащим голосом: