Аквитанская львица - стр. 21
– Святой отец? – пробормотал он, держа в руке только что наполненный кубок.
В покоях дворца, где разместился Людовик, трещал дровами камин и горели в бронзовых канделябрах свечи. Сугерий, точно по воле Господа, перенесшийся за сто лье, разделявшие Париж и столицу графства Пуату, поклонился своему воспитаннику.
– Господь подсказал мне, что я нужен вам, государь, сегодня и здесь.
– Так уж и Господь? – не выпуская кубка из рук, нахмурился юный король.
– Да, Людовик, – кивнул Сугерий. – Господь сказал мне, что вы готовы совершить тот опасный шаг, за который можете позже расплачиваться всю жизнь.
– Вот как? – Людовик наконец-таки поставил свой кубок. – Теперь мне ясно, это пуатевинские мерзавцы осмелились вытащить вас из Парижа и заставили сюда приехать, не так ли?
– Мой милый Людовик, мой дорогой мальчик, – покачал головой настоятель аббатства Сен-Дени. – Разве могут какие-то «пуатевинские мерзавцы» заставить меня ехать куда-то? Конечно, нет. Все, что меня беспокоит, – это ваша чистая душа. Я никогда себе не прощу, если позволю дьяволу-искусителю наложить на нее тень. А вы, как я полагаю, уже близки к этому.
– Чтобы вы ни говорили, я распущу эту банду и возьму заложников! – отвернувшись к темному окну, бросил юный король. – Они поплатятся за свое предательство!
– Конечно, за предательство надо платить. На какой ценой? Стены Пуатье дрогнули от ударов ваших машин, и ворота открылись. Это хорошо. Банду заговорщиков и впрямь стоит распустить – на будущее будет наука. Но при чем тут дети этих людей? Ведь мы же не варвары, Людовик. И вы, король Франции, не хищный император древнего Рима, где человеческие жизни ничего не стоили. Где людей бросали львам на корм. И христиан – в первую очередь. А ведь вы хотите сделать то же самое с юными и ни в чем не повинными христианами. Так справедливо ли это? А если кто-то из них умрет в заточении, подумайте, на кого ляжет этот грех?
– На их отцов, – в голосе юного короля уже не было первоначальной твердости и бескомпромиссности. Он всегда прислушивался к аббату Сугерию и целиком уважал его мнение. – Нечего было злоумышлять против своего короля.
– Хотите карать отцов – так карайте их. Но не детей. Этот грех ляжет на вас. Но готовы ли вы взвалить его на свои плечи? Но даже если вам безразлична чужая жизнь, подумайте о другом. Погибнет заложник, что скажут о вас? До самых последних дней, Людовик, вас будут называть убийцей. И с этим пятном вы сойдете в могилу. Стоит ли это того?
– Но я уже так повелел, Сугерий…
– Мы не варвары, государь, – голос священника зазвучал тверже. – Мы христиане! Как вы думаете, во время Страшного суда что будет тяжелее на весах Господа, ваше высокомерие или человеческие жизни? Ответьте сами на этот вопрос! Прислушайтесь к своему сердцу! Отмените последнее наказание, и они, ваши нынешние враги, запомнят этот королевский дар на всю оставшуюся жизнь. И ваше сердце будет спокойно, поверьте мне, мой государь.
Людовик обернулся к Сугерию – в глазах юноши, в неярком освещении жаркого каминного огня едва заметно блестели слезы. Аббат улыбнулся: мальчик, которого он знал прежде, возвращался в этот мир…
Утром, когда срок исполнения королевского указа истек, в дворцовое окно выглянул не Людовик, а аббат Сугерий.
– Горожане Пуатье! – откашлявшись, громко выкрикнул он. – Людовик Седьмой, король Франции милостью Божьей, был так снисходителен и добр, что пересмотрел свой указ. С условием, что подобного проступка с вашей стороны никогда более не повторится, он велел передать вам, что не будет отрывать сына от матери и дочь от отца. Людовик Седьмой не станет брать в заложники городскую молодежь и милостиво прощает жителей Пуатье!