Аграрные программы российских политических партий в начале ХХ в. - стр. 26

Масштаб подобных нарушений был столь велик в глазах ортодоксов, что многие из них говорили об исчезновении общины как института. А.Н. Панфилов обосновывал это утверждение фактом различия между общей собственностью и общинной. Если в рамках первой (товарищества) возможно изъятие из коллективного фонда определенной части имущества, то община основывается только и исключительно на полной неотчуждаемости земель100. Потому-то, кстати, и неправомерно говорить о том, что Столыпинская реформа не предполагала насильственную ликвидацию общины – выход из нее был сугубо добровольным. Отделяющиеся об общины уносили с собой часть общей земли, которая считалась принадлежащей мирскому целому – по обычному традиционному праву. Отсюда и та ненависть, которую мир проявлял к отрубникам. Во время аграрной реформы на селе развернулась настоящая классовая война между крестьянами – общинными и единоличными. Последних всячески травили, нанося огромный ущерб их собственности и физическому здоровью. Такой вот социальный мир и такое вот национальное единение несли столыпинские реформаторы русской деревне.

Зачастую ортодоксы записывали в главные враги собственности тех самых инициативных крестьян, на которых делали ставку национал-капиталисты. Например, Д.И. Хотяинцев расценивал требование выдела участков к одному месту как «факт вторжения в законные земельные права общества». «Получается, – удивлялся Хотяинцев, – какое-то хозяйничанье единиц в имуществе собственника – сельского общества»101. Из этих «единиц» наибольшую неприязнь националистов-общинников вызывали удачливые, богатые кулаки-мироеды. Следует отметить, что правые, защищавшие общину, являлись наиболее последовательными сторонниками надклассового, самодержавно-монархического государства, их идейное наследие прямо-таки пронизано явным неприятием резкой социальной дифференциации, грозившей поколебать единство имперской нации.

Крайне резко критиковали кулачество дубровинцы, взявшие сторону деревенской бедноты. Их рупор – «Русское знамя» (доставшееся А.И. Дубровину в наследство от некогда единого Союза русского народа) громко заявлял: «В сознании народа царь не может быть царем кулаков»102. Критика кулачества велась не только в контексте аграрной проблематики. Так, «Современное обозрение» (приложение к журналу «Кормчий», издававшееся св. Иоанном Кронштадским, занимавшим весьма консервативные позиции), затрагивало такой момент, как презрение кулаков к духовенству, попытку деревенских буржуа подчинить себе сельских батюшек, которые часто видят «как темные силы деревни, местные пауки, опутывают темный народ, сплошь и рядом развращая его и неверием, и недоброй жизнью». Попытка священника изменить положение дел приводит к тому, что «вся муть со дна взбаламученного … болота сельской жизни» поднимается в защиту «благодетеля»103.

Сам по себе национализм предлагает стремление к классовому миру, противопоставляя его классовой борьбе, раскалывающей нацию по социальному признаку. И те из националистов, кто защищал общину, защищали спокойствие и благополучие патриархальной России. Ослабление общины взрывало «идиллию» всесословного компромисса, достигнутого в напряженной борьбе за создание централизованного государства, функционирующего в крайне неблагоприятных геополитических условиях. Пока еще линия разрыва проходила по крестьянским коллективам. Ортодоксальные традиционалисты внимательно следили за этим процессом. Так, Д.И. Хотяинцев, анализируя проведение Столыпинской реформы в Центральной России, где влияние общины было особенно сильным, обращал внимание на довольно прохладное отношение большинства крестьян этого района к превращению надельной собственности в личную. Общая оценка данного процесса была такова: реформа всегда вызывает ссоры и вражду общества к выделяющимся