Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста - стр. 26
– А сколько он стоит? – спросила мама.
– Сто пятьдесят миллионов[22].
– У меня столько нет.
– А сколько дадите?
– У меня всего пятьдесят миллионов.
– Ну, это слишком дешево!
И вдруг вмешался Абрам Ильич:
– Я даю еще сто миллионов. Теперь у вас, Марья Ивановна, хватит, чтоб его купить.
– Спасибо, большое спасибо. Я вам эти деньги верну.
И Абрам Ильич сам повесил нам ковер над тахтой. Но все это было не то, не то, не то… Я ждала, я не могла поверить, что все кончено после таких встреч и таких писем!
Не могло этого быть! Я не выдержала, спросила у Лили:
– Женя тебе пишет?
– Пишет. А что?
Я промолчала. Но через некоторое время:
– Дай мне его адрес.
– Зачем тебе? – насторожилась она.
– Я что-то хочу у него спросить.
Она дала – неохотно. Уж что она вообразила, не знаю. Я запросила Женю о Зарницком. Он мне ответил: “Я ничего о нем не знаю. Мы с ним уже два месяца как расстались, теперь мы в разных частях, в разных местах…”
Как же я переживала!
И вдруг… Вижу, идет почтальон по двору, машет издали голубым конвертом… я сразу кинулась искать мелочь. Какая же это была радость, как сразу отлегло, как стало весело, хорошо жить!
Зарницкий писал, что три месяца лежал в сыпняке, что еще очень слаб, но выздоравливает. А затем пришло еще письмо, что он обосновался в Ростове надолго. “Приеду за вами 16 августа, ждите”.
– Ну что? – сказала я Лене и Тане. – Что? Кто говорил, что, мол, напрасно ты ждешь? Они молчат.
И вот шестнадцатое августа.
Мы жили около вокзала. Вижу в окно – извозчики подтягивают свои фаэтоны к вокзалу, к ростовскому поезду. Мысленно представляю себе: вот пришел поезд, сейчас поедут обратно с седоками. Вот едут! Один проехал – не он… Другой, третий… Все уже проехали, а его нет.
Так я просидела весь день. Были и другие поезда, я все ждала – может быть, с этим приедет или с этим? Он не приехал.
– Ну, мадам Зарницкая, – спросила Лена на другой день, – где же ваш жених?
Теперь уж я молчу.
Через несколько дней я написала Зарницкому письмо: вы, мол, не приехали в назначенный день, вероятно, я вам не нужна и мы оба можем считать себя свободными.
Ответа нет. Опять почтальон, когда заходит во двор, ко мне не обращается или шутливо: “А вам пишут”. Сколько лет этому “утешению”!
Но я думаю: не может Зарницкий мне не ответить на такое письмо.
И письмо пришло! “Вы напрасно на меня обиделись, – писал Зарницкий. – Я не мог приехать за вами. Я сейчас имею должность начальника штаба погранвойск Северного Кавказа. Командующий погранвойсками уехал, и я не могу оставить штаб. Я пришлю своего адъютанта. 20 октября он приедет за вами”.
Но опять двадцатого никого не было. Через день или два я ушла из дому, а мама до вечера была на базаре. Приходим домой, соседка нам говорит: “Тут к вам военный приходил, целый день вас ждал, сказал, что зайдет завтра утром, сказал, чтобы вы ждали его до двенадцати”.
По описанию – не Зарницкий. Значит, сам не смог, значит, его адъютант. На следующий день жду его. Приходит. Молоденький, розовощекий (между собой мы стали называть его “поросеночком”). Он был татарин, с татарской фамилией, но я ее забыла. Потом он стал наркомом Татарской республики на Волге. У Евгении Гинзбург в “Крутом маршруте” он упоминается[23].
Он принес мне письмо от Зарницкого, чтобы я ехала с ним к Зарницкому в Ростов. Я заволновалась, пригласила “поросеночка” на обед, побежала к маме на базар (она там распродавала вещи – этим мы и жили).