Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста - стр. 24
А двое других – к нам на лавочку по обе стороны от нас. Тот, кого я наметила, – рядом со мной. Он назвался: Зарницкий. А другой, молоденький, – с Лилиной стороны. Он назвался тоже: Женя, но тут же поправился: Агеев. Наверное, недавно из дома, еще не привык по фамилии.
О чем мы говорили в тот первый раз? И это помню. У нас в Майкопе рассказывали такой случай. Как-то, когда красные гнали через город пленных белых, один из них сунул стоящей у дороги девушке (она смотрела на пленных) толстую палку, которая у него была в руке.
“Возьми, – сказал он, – все равно отнимут, сохрани ее. Ты только скажи – кто ты?” Она показала на дом: “Я здесь живу”.
Взяла палку, повертела. Палка как палка. Почему надо было ее хранить? Но сохранила. Потом пленных отпустили, и он пришел. Разобрал набалдашник палки, а там – деньги. Много, туго скручены. Деньги эти ходили при белых, он надеялся, что белые вернутся.
Наши кавалеры смеялись:
– Не вернутся уже! Конечно, интервенция, Антанта[20]… Но – отобьемся, обязательно отобьемся!
И вдруг Агеев, Женя, говорит Лиле:
– А я думал, что вы говорите только по-французски!
Она вскинула на него глаза – узнала. Тут же дернулась удрать, но я удержала. А Женя ей:
– Пожалуйста, не удирайте, как вчера.
Мы стали встречаться. Женя только год назад кончил гимназию и пошел добровольцем в Красную Армию “сражаться за свободу народа”, как он говорил. До того, еще в гимназии, он участвовал в нелегальных кружках. У них с Лилей начался роман, но Женю вскоре куда-то услали.
В Майкопе был театр “Двадцатый век” и там же кабаре. На сцене идет представление, а в зале столики, можно смотреть представление и закусывать. Потом столики сдвигали и устраивали танцы. Иван Александрович (так звали Зарницкого) хорошо танцевал. Он был на десять лет старше меня.
Однажды мы пошли гулять втроем – он, Лиля и я. Началась гроза, ливень. Мы спрятались под дырявый навес. В яркой вспышке молнии, как блестящие стеклянные стержни, видны были струи дождя, льющего в щели крыши. Наконец нашли место, где не текло. Но успели уже вымокнуть. Когда ливень стих, Зарницкий пошел меня провожать. А на мне была красная шляпка, она линяла. Зарницкий был в белой рубахе (в цивильном), он взял меня под руку, а я склонилась к нему, и краска со шляпки стекала на его рубашку. Только утром он заметил, что рубашка его вся в красных разводах.
Как помнятся такие мелочи! Все имеет какой-то особый смысл в начале любви.
Ливень и шляпка – это было уже после того, как Иван Александрович стал открыто отдавать мне предпочтение. Я поняла это сразу, но он был человек воспитанный, вежливый и первое время, пока Женя отсутствовал, оказывал внимание и Лиле – делил свое внимание между нами. Но все яснее становилось, что нужна ему я. Как-то мы сидели в кино, в темноте, шел фильм “Отец Сергий” с Мозжухиным[21]в главной роли. Иван Александрович сидел между мной и Лилей. Он взял наши руки в свои. Но потом поднял мою и безмолвно поцеловал – прикоснулся губами.
– Какие крепкие зубы! – воскликнула я.
– У кого зубы? – удивилась Лиля, которая его поцелуя не заметила.
– Конечно, у меня! – ответила я непонятно. В тот миг у нас с Зарницким получилось словно какое-то тайное объединение, как будто мы очертили себя волшебным кругом: то, что внутри, было только наше, а Лиля осталась за кругом.