Агапея - стр. 34
– Я обязательно вернусь, мама! Верь мне и жди. Ждите меня, мои родные и единственные…
На станцию, где на три минуты останавливался поезд до Ростова-на-Дону, его никто провожать не поехал. Чего туда-сюда пятнадцать вёрст по жаре да по пыли на попутках трястись? Дома и без того дел хватает, да и не любил Пашка никогда долгих проводов со слезами. Вдоволь за три дня наревелись, натосковались, нагоревались, пока хоронили, пока поминали отца. Так и вышел за ворота с огромным рюкзаком за спиной, махнул рукой на прощание и ушёл по тропинке на большак, не оборачиваясь. Мама и сестрёнка долго смотрели ему вслед, надеясь, что остановится, обернётся и помашет рукой. Не случилось.
До конца отпуска было ещё три дня, и он нарочно уехал раньше, чтобы оставить денёк-другой для того, чтобы повидать Агапею. На войне приходится беречь каждый день жизни.
Народ уже свыкся с тем, что самолёты в Ростов перестали летать. Война, несмотря на ожидания и помпезную браваду пропагандистов центральных каналов, получалась непохожей на блицкриг, обещанный в её начале. Но людям необходимо передвигаться по земле, по стране. Кто-то направляется на отдых к морю, прихватив с собой ораву ребятишек, кому-то выдалась командировка по работе. Однако в то лето в поездах дальнего следования, проезжающих в любом направлении мимо Ростова-на Дону, стали всё чаще появляться мужчины разных возрастов в полевой камуфлированной военной форме, иногда отличавшейся по крою и окрасу от зелёной «цифры» до бежеватого «мультикама». Каждая эпоха диктует свою моду, и у всякой войны свой «модный приговор».
Пашка быстро нашёл нужный отсек в вагоне плацкарта, закинул на третий ярус походный баул, предварительно вынув из него «мыльно-рыльное», тормозок от матери, и удобно расположился на верхней полке. Через минуту состав лязгнул замками сцепных устройств, и за окном начал прощаться с пассажирами один из неприметных полустанков, которых по всей России бесчисленное множество. Вскоре под размеренный стук колёс поезда солдат забылся глубоким сном…
«…В город рота Рагнара заходила с северной стороны по трассе Донецк – Мариуполь. Справа горела автозаправка и лежало несколько тел в военной форме и одна женщина в непонятного цвета робе. Два трупа были наполовину обуглены. К проходной почти не тронутого бомбёжкой производственного предприятия подошли двумя группами, не выходя на открытую площадку, где, скорее всего, раньше располагалась автостоянка. Об этом говорили остовы десятков легковых автомобилей. Противник не вёл активного огня, лишь изредка выпуская в разные стороны короткие пулемётно-автоматные очереди. Хотелось надеяться, что оборона практически подавлена после того реактивного расстрела, который устроила союзная артиллерия целых три раза за последний час. Главные выездные ворота лежали плашмя, открывая вид внутрь территории, хотя проходной блок с помещением для охраны, обложенный со всех сторон мешками, был почти не тронут. Из мешков в местах пулевых и осколочных попаданий разнокалиберными струйками высыпалась смесь гравия, земли и песка.
Рагнар сам вёл штурмовой взвод в бой, считая свои действия не просто правильными, но и обязательными. Он так и не научился с две тысячи четырнадцатого года отдавать приказы на штурм, оставаясь на наблюдательном пункте или в блиндаже окопа. Бойцы за это его уважали и частенько сами уговаривали не ходить вместе с солдатами на контактные стычки. Денис Рагнар объяснял просто: „Как я могу командовать подразделением, если не вижу ситуацию своими глазами, если не ориентируюсь лично на местности, если будет нужно экстренно командовать отход, а связь нарушена и меня никто не сможет в это время услышать? Так что когда я иду с вами, у вас больше шансов остаться в живых, а мне меньше геморроя с оформлением груза двести“.