Адвокат, адвокат, он ворюге – друг и брат - стр. 5
И наш четвертый – самый многочисленный, по полторы сотни лиц и морд на курсе – факультет. Приблудыши из Военно-политической академии, где раньше готовили военных юристов. Переводчиков наше существование рядом с ними вгоняло в неистовство – мол, юристы проклятые испортили их рафинированную атмосферу международного сотрудничества и светских раутов запахом сапог, гуталина и тюремной романтикой.
Был еще дамский факультет – там учились исключительно леди из высшего общества, как правило, дочки и внучки военачальников. И моя двоюродная сестра – тоже дочка и внучка, там училась, постигая итальянский язык, теперь в Италии она как своя. Они носили синюю форму, получали стипендию девяносто рублей – обычные студенты в СССР получали, кажется, рублей тридцать. И девахи не переносили, что их считают не совсем военными.
Как-то у нас с концертом выступал Владимир Винокур. Посмотрел на зал и сказал:
– Ой, что-то тут много девочек в синеньких костюмах. Это пэтэушницы?
Действительно, тогда в ПТУ такую форму таскали. Я думал, Винокуру лицо наманикюренными ногтями располосуют. Такой гул возмущения пошел. Форма – это вообще была болезненная тема для курсисток. Они напористо требовали на институтских собраниях обрядить их в зеленый камуфляж с погонами.
– Тогда же вас в казарму сажать надо! – резонно возражали руководители.
– А мы согласны! – с вызовом кричали курсистки.
На строевом институтском смотре на плацу обычно на трибуне торчал замначальника института генерал-лейтенант Д. Поговаривали, среди курсисток учится его внучка. На курсантов он обычно орал благим матом:
– Переводчики, тяните ногу! Тяните ногу! Четче шаг! Плохо!
Это по мегафону на весь район, хотя институт считался секретным и какие там факультеты, знать не было положено никому постороннему, хотя знали все.
На девчонок Д. умилялся:
– Хорошо, девочки! Хорошо!
Пусть ходили мы и неважно, но курсисток вообще нужно было видеть. Толпа девок на шпильках цокает по асфальту нестройно, как стадо лошадей копытами, и еще пытаются изображать из себя нечто военно-строевое.
Контактировали мы с ними не так чтобы много. Почему-то сторонились. Правда, ближе к распределению начинались шуры-муры, а за ними и свадьбы. Особенно липли к ним курсанты, сами выгрызающие себе путь в жизни – это был реальный шанс через тестя или тещу получить хорошее распределение.
Имелись еще ускоры – курсы ускоренного изучения иностранного языка. Туда брали только из армии. Год ударными темпами преподаватели забивали в голову курсантам какой-нибудь язык – в основном пушту – афганский. Утрамбовывали более-менее разговорную речь и навыки письма. Потом звездочки младших лейтенантов на плечи – и на два года практика. Точнее, служба в горячей точке. Оттуда ребята возвращались уже старшими лейтенантами – на войне звания дают быстрее. Мы им завидовали страшно, поскольку нам до звездочек было пилить аж пять лет.
Для понимания того, что за специальность «иностранные языки» была в то время, нужно сперва понять, что же за такие существа были загранработники. Большинство населения СССР вообще не имело шансов выбраться за рубеж. Болгария была за счастье, а капстраны – это вообще фантастика и счастье. Съездить в занюханный Амстердам порой становилось главным событием жизни.