Адриан Моул: Годы капуччино - стр. 8
Благодарю Вас, Полин, что Вы заботитесь об Уильяме в отсутствие его родителей. Когда политическая ситуация улучшится, я непременно заберу его к себе.
С любовью к Вам и Вашей семье,
Жожо.
– Тебе следовало сказать, что разводишься, – заметила мама. – Почему ты не сказал?
Я правдиво ответил:
– Надеялся, что Жожо передумает.
– Удивительно, как ты мог упустить такую прекрасную женщину, как Жожо. Должно быть, ты просто спятил. Второй такой женщины тебе больше не встретить. У нее было все: красота, ум, деньги, талант…
– Она не умела готовить, – перебил я.
– Она превосходно готовила нигерийскую пишу, – возразила самая большая поклонница Жожо.
– Да! – воскликнул я. – Но я же англичанин.
– Так вот, сторонник Малой Англии, – насмешливо сказала мать, которая редко пересекала границу Лестера, – хочешь знать, почему твой брак распался?
Я оглянулся на сад весь газон был усеян пластмассовыми прищепками, соскочившими с бельевой веревки.
– И почему же?
– Во-первых, тебя бесила ее ученая степень. Во-вторых, ты пять раз откладывал свою поездку в Нигерию. В-третьих, ты так и не смог примириться с тем, что она на четыре дюйма выше тебя.
Я молча мыл руки.
– В письме есть еще и постскриптум, – добавила мать и с наслаждением зачитала: – «Постскриптум. Видели в «Санди таймс» рецензию А. А. Гилла на «Чернь»? Я вынуждена прятать газету от семьи».
Значит, даже в Лагосе, в Нигерии, они насмехаются над моими кулинарными талантами! Зачем, о зачем я позволил Дикару уговорить себя включить в меню сосиски с пюре?!
И почему, о почему А. А. Гилл и его спутница-блондинка решили прийти именно в тот вечер, когда у нас иссяк запас сосисок ручной вязки, которые я покупаю у мясника на Бруэр-стрит? Мне следовало посмотреть А. А. Гиллу в глаза и признать этот факт, а не посылать в супермаркет за фабричными сосисками.
Снаружи затарахтел дизельный двигатель, затем в дверь настойчиво постучали. Открыв, я обнаружил на пороге красивого блондина с пакетом в руках. Это был Найджел, мой лучший друг в годы, проведенные в школе имени Нила Армстронга.
– Найджел! – воскликнул я. И добавил: – Ты что, работаешь водителем фургона? Я думал, ты голубой.
Найджел огрызнулся:
– Голубой – это не карьера, Моул, это сексуальная ориентация.
– Ну – забормотал я, – мне казалось, что ты найдешь себя в сфере искусства.
– Поварского, что ли, искусства? – захохотал он.
– Но я думал, ты буддист, – продолжал я, копая могилу еще для одной темы разговора.
Найджел вздохнул:
– Буддистам разрешается водить фургоны.
– А где твои оранжевые одежды? – спросил я, оглядывая Найджела, с ног до головы затянутого в джинсу.
– Я постиг, что внешние проявления духовности затмевают внутренние.
Я осведомился о его родителях. Оказалось, отец лежит в больнице, где ему должны вставить в голову новую стальную пластину, а мать все еще выпытывает у сына, когда он найдет себе приличную девушку.
– Так ты не сказал родителям, что ты гей?
– Нет, – признался Найджел, глядя на тарахтящий у бордюра фургон. – Послушай, это долгий разговор, почему бы нам как-нибудь не встретиться?
Мы обменялись номерами мобильных телефонов, и Найджел уехал.
По ступеням спустилась мама в сопровождении Уильяма и нетерпеливо разорвала пакет:
– Это мой костюм в честь победы лейбористов. Сегодня вечером я буду стоять в нем за прилавком.