Adelante, Гончар, adelante - стр. 4
Закир легко шагнул в комнату и придвинул ногой одинокий стул. Сел на него верхом.
Потом лениво оглядел яства.
– Ну угощайся, что ли… – Глеб понимал, почему приутихло веселье с появлением этого загадочного человека.
– Покурим? – так и не представившись, Закир разложил на столе небольшой пакетик, свернутый из газеты, и стал набивать из него папиросу, роняя на пол драгоценные крошки. На его указательном пальце тускло сиял перстень, и почему-то именно он так приковывал взгляды присутствующих. Перстень двигался то туда, то сюда – набирая травы в папиросу и уплотняя ее внутри.
Одна из девушек встала и демонстративно вышла из комнаты.
– Хе-ге… – вдруг осклабился кавказец, и на его верхней губе явно обозначился шрам. – Че, телка испугалась?
– Не надо так, – осторожно заступился за девушку Глеб.
– Да ладно, – миролюбиво согласился Закир, сунул трубочку папиросы в губы и несколько раз провел туда-сюда, увлажняя папиросу слюной.
Потом ароматно поджег длинную «пушку», глубоко глотнул дыма и передал папиросу пацану слева.
Тот, все еще косясь на Закира, переадресовал угощение Глебу.
Преодолевая отвращение – слюна Закира все еще мерещилась ему на подсохшей папиросе, – Глеб тоже сделал затяжку, отметив отменное качество закировой «дури».
Через несколько минут мир тепло, как и всегда после травы, закачался.
Когда ополовиненная еще парой пацанов папироса вернулась к Закиру, он уже не казался таким страшным, тем более что не курившие немного осмелели и громкость застолья постепенно прибавлялась.
И вот уже Глеб, каким-то образом очутившись рядом с Закиром, слушал его, пытаясь удержать в себе рвущийся от шмали наружу смех.
– Питерцы – лохи, понимаешь, Гончар? – с южно-русским, таким же, как у Глеба, «г» да еще и с легким кавказским акцентом вкрадчиво говорил Закир, наклонившись к лицу Глеба так, что тот слышал запах сена и гнилых зубов дагестанца. – Тут по-легкому можно жить. И телок иметь, и бабки…
Гончаренко как-то вскользь представил себе маленького кривоногого Закира в окружении обнаженных питерских телок.
– Питерские телки – такие давалки… Я тебя чувствую, – продолжал Закир. – Видишь, какая у меня шмаль?
Глеб кивнул. Шмаль – да, была отменная.
– Вот надо немного поработать, – он криво усмехнулся и отвел глаза, – и у тебя будет такая шмаль. Можно и «черным» обзавестись. Телки… – повторял он это слово, как заклинание.
– И что делать надо? – Гончаренко потеребил бородку, выращенную им как раз перед приездом в Питер. Мягкая черная бородка была чеченско-дагестанского типа, густо закрывавшая только подбородок.
– Лохов разводить на бабки.
– Ну это как? – Глеб, примерно уже зная ответ, хотел уточнений.
Закир сворачивал вторую папиросу.
– Много не будет? – засомневался Глеб.
Дагестанец криво и загадочно усмехнулся.
Потом они еще о чем-то много и сбивчиво говорили. А потом… Закир исчез. Так же незаметно, как и появился. Исчез вместе со сквозняком.
А Гончаренко долго и тоскливо рвало в туалете от выкуренного и выпитого. Ночью заботливый сосед (комнаты-камеры были рассчитаны на двоих) поставил рядом с его кроватью постыдный, как ночное судно, эмалированный таз.
Прошло два дня, а Закир все не появлялся. Глеб начал было надеяться, что информация, долетевшая до него со сквозняком, имеющим привкус конопли, так и останется пустой, брошенной на ветер болтовней. Когда на третий день Закир, негромко постучавшись, нарисовался на пороге комнаты Гончаренко, у Глеба внутри неприятно заныло. В Петербурге он стал вдруг забывать, что у молодых волков юга не принято сорить словами.