Адаптация совести - стр. 12
Баратов замолчал. Затем взглянул на Дронго.
– Наверно, вы уже догадались. В таких антисанитарных условиях ничего хорошего не могло произойти. К тому же тогда не было презервативов, а о СПИДе еще никто не слышал. Все трое заболели тяжелой формой гонореи. Мурат умер через четыре года – его мать была уборщицей и не смогла найти достаточно средств, чтобы вылечить сына. Леонида отправили в Москву и там долго лечили. Говорили, что вылечили. А я скрывал все от матери, пока не стало совсем плохо. Очень помог мой дядя, ее брат, который служил в Германии; он тогда присылал мне дорогое и дефицитное лекарство. Врачи считали, что им удалось меня вылечить. Во всяком случае, анализы показывали довольно приемлемый результат. Правда, матери пришлось уйти с работы и устроиться в собес, где она получала гораздо меньше денег. А потом мы продали нашу большую квартиру и купили хрущевскую двушку на окраине города. На мое лечение и содержание нашей семьи у матери просто не было денег. Самое интересное, что отец Лени – парня, который был вместе со мной у этой женщины, – считал именно меня виновником того, что случилось с его сыном. Меня и Мурата. А он был в это время главным инженером комбината. И, конечно, моей матери пришлось оттуда уйти – ведь он везде говорил, что в болезни его сына виноваты мерзавцы Вениамин и Мурат, босяки, выросшие без отцов. Это было правдой: у нас обоих не было отцов.
Потом, во время выпускных экзаменов, меня едва не завалила тетка Леонида, родная сестра его отца. Она была учительницей химии и твердо решила выставить мне двойку, чтобы такой хулиган и бандит, как я, не получил аттестата о среднем образовании. Учился я довольно хорошо, по всем предметам были пятерки и четверки. А на экзамене она откровенно меня заваливала, пока одна практикантка не догадалась позвать директора школы. Тот пришел, задал несколько вопросов и потребовал поставить мне тройку. Я окончил школу с тремя тройками. Еще две – по физике и астрономии, – даже не спрашивая меня, поставил муж учительницы химии. Он оказался более подрядочным человеком, чем его супруга…
Баратов снова замолчал. Затем неожиданно спросил:
– Знаете, что самое примечательное в этой истории? Фамилия отца Леонида была Стасильников. Да, да, тот самый Корней Стасильников, жизнь которому спас мой отец. И который клялся в любви к нашей семье. Он отправил сына на лечение в Москву, а мою мать просто выжил с комбината, где она проработала много лет. И никто даже не попытался за нее заступиться. Все были возмущены моим скотским поступком, когда я так подвел сына их благодетеля и даже подставил его под какую-то заразу. Вот такая забавная петрушка у меня получилась в отрочестве.
Он замолчал. Потом, глянув на Дронго, поитересовался:
– Так и будете молчать или что-то скажете?
– Вы думаете, что все это правда? – неуверенно спросил Тублин, обращаясь к профессору Гуртуеву.
Тот пожал плечами и недовольно отвернулся. Затем выдавил:
– В мире так много несправедливости… Иногда встречаются и подобные прохвосты, никто от этого не застрахован.
– И вы считали, что семья Стасильниковых виновата перед вашей семьей? – поинтересовался Дронго. – Именно с них вы и начали свой кровавый отсчет?
– Конечно, нет, – даже обиделся Баратов. Я понимал, что отец Леонида был чудовищно неправ. Но я понимал также, почему он так реагировал. Ведь на самом деле именно я под влиянием Мурата уговорил Леонида пойти с нами. И формально отец Лени был прав: именно я и был виноват перед ним в этом совместном походе. Мы ведь дружили с Леней с самого первого класса.