А + Д =? История еще одной первой любви - стр. 2
Мама хватает меня за футболку и тянет к себе, забавно принюхиваясь. Алкотестер и наркоконтроль в одном лице. Я все ей прощаю. У меня нет человека ближе. Совсем недавно мы еле вытащили ее с того света, и поэтому сейчас я согласен на все, чтобы она успокоилась.
– Потом пахнет, – морщит переносицу, а в глазах все равно беспокойство. – Марш в душ, и буду тебя обрабатывать.
Выдыхаю и скрываюсь в своей комнате. Вроде снова пронесло. Кинув кепку на кровать, подхожу к зеркалу на дверце шкафа и рассматриваю свой покоцанный фейс.
Ночь была сложной. Ильхан, хозяин клуба боев без правил с говорящим названием «Клетка», был в паршивом настроении из-за того, что потерял одного из своих перспективных бойцов, и решил отыграться на остальных. У меня было два боя. Один ни разу не равный. Думал, упаду на втором раунде, как раз когда получил в скулу. Ничего, вывез. Только голова трещит адски, улыбаться больно, но бабки, упавшие на карту, действуют как хорошее обезболивающее. Они нам позарез нужны. Данте помог с деньгами на операцию, но лекарства для мамы стоят мегадорого, а я не могу вечно просить помощи у друга. Заработаю сам, как раньше, когда бокс в моей жизни был профессиональным и был контракт, были спонсорские, была семья…
Тряхнув мутной головой, загоняю подальше эти дерьмовые мысли. Кошусь на пачку сигарет, лежащую на тумбочке. Я бросил. Почти.
Сдергиваю полотенце с дверцы шкафа, отправляюсь в душ и потом к маме, как она и просила. На кухонном столе уже разложена домашняя аптечка. За последнюю пару лет она стала походить на отдел какой-нибудь городской аптеки.
– Ма, – касаюсь ее руки.
– Ты знаешь, что я чувствую, когда ты мне врешь. – Мама строго смотрит на меня.
– Я не вру.
– Помолчи, – отмахивается она и берется за вату, смоченную перекисью.
Ее руки едва заметно подрагивают, а губы то и дело сжимаются в бледную полоску.
– С-сх, – дергаюсь, когда мокрая вата касается скулы.
Мама дует как в детстве. Внутренности наизнанку выворачивает. Зажмуриваюсь, ощущая, как теплые пальцы бережно касаются лица.
– Что же это такое? Ну разве так можно? – причитает она, заботливо обрабатывая ссадины. – Вот был бы отец жив …
– Ма, у тебя уколы есть еще? – перебиваю ее, чтобы снова не пришлось лгать.
– Все есть. Медсестра приходила, сделала уже.
– Хорошо, – ставлю мысленную галочку, что надо перевести деньги за следующую неделю.
Закончив, мама жарит мне яйца и делает бутерброды с докторской колбасой. В меня не лезет, но я ем.
– Спать иди, – вздыхает, замечая отсутствие аппетита. – Глаза красные, как у наркомана. Не знала бы, что во Дворце Спорта строго следят за вашим здоровьем, непременно отвезла бы тебя в клинику.
– Ты серьезно? – дергаю заклеенной бровью и тут же кривлюсь от неприятного ощущения.
– Иди, сказала, – взмахивает рукой и отходит к окну. Внимательно смотрит на соседнюю многоэтажку, словно там показывают что-то интересное.
– А как же завтрак? – зеваю, прикрыв рот кулаком.
– Не давись. Хватит вести себя со мной как с немощной. Тебе даже врач сказал, что все прошло хорошо.
– Угу, – вяло дожевываю бутерброд.
Мне он сказал гораздо больше, потому я пока не могу отпустить ситуацию и расслабиться. Но поспать все же надо, тут мама права.
Ухожу в комнату, снимаю футболку и бросаю ее на спинку компьютерного кресла. Еще раз глянув на свою разбитую рожу в зеркало, ложусь на прохладное покрывало и смотрю в потолок.