30 свиданий, чтобы забыть - стр. 6
– Будто так ты не страдаешь, – цокает Ксюня и разворачивается обратно к школе. Нам надо вернуться за красками.
Я вздыхаю. Да, она права. Я и так, и так страдаю. Мне просто без Славы плохо, где бы то ни было. Но я уверена, что будет гораздо хуже, когда узнаю, что у него завелась новая девушка, а я – с глаз долой, из сердца вон. Лучше заранее. Я хотя бы не буду изводить себя ненужной ревностью.
– Ну он, видимо, хочет полной свободы. Раз не удосужился со мной даже обсудить. И пожалуйста. Пусть покоряет Москву. Его успехам я все равно буду радоваться искренне.
В пустом коридоре моя обида звенит гораздо отчетливее. Разносится эхом по каменным стенам. И снова вонзается в меня, как бумеранг. Ксюня мотает головой и через паузу говорит:
– Но там реально больше возможностей. Универ крутой. И подработка сразу нашлась.
Она поглядывает на меня то и дело, но я специально не реагирую, смотрю в пол, переплетая ноги едва-едва. То ли тумбочка слишком тяжелая, то ли преждевременная тоска по Славе высасывает из меня все силы.
– О будущем же тоже надо думать, – продолжает Ксюня. – Он ведь для вас обоих старается. Ты же сама потом будешь кайфовать, что он успешный и хорошо зарабатывает. Тебе тогда не надо будет работать. Будешь в шоколаде.
Я привыкла к Ксюниной мудрости и часто с ней соглашаюсь. Но сейчас мне хочется бастовать. Против всего. Доводов никаких нет, а что-то внутри меня яростно жаждет поспорить.
– Ага, только обузой ему буду. Мне не надо, чтобы меня держали в шоколаде. Я хочу, чтобы со мной считались! – на нервах я очень громко хлопаю дверью. Все стены дребезжат.
Блин, надо унять свой псих.
В мастерской Валентин, Кузьмин и Еловская лупят на нас во все глаза. Испугались. Кузьмин даже костюмы уронил. Марина Антоновна выныривает из-за стеллажа и тоже впивается в меня недоуменными глазами.
– Все в порядке?
– Извините, – бурчу я, не поднимая ни на кого глаз, но всем лицом ощущаю на себе жалость Валентина. Он ничего не говорит, а смотрит так… Выть хочется от собственной никчемности.
Мы с Ксюней берем банку краски и кисточки под столом. Они уже использованные, вчера только красили стол.
– Газеты возьмите, пригодятся, – кричит нам вдогонку Марина Антоновна, вынося кипу бумаг к двери.
Я хватаю первые несколько разворотов и скрываюсь за Ксюней в коридоре.
– Вот Дегтярев твой и шага без тебя не может сделать, – мне хочется выговориться, поэтому, как только мы оказываемся наедине, я продолжаю. – Он даже в армию идет с твоего разрешения.
– Потому что я ему ничего не запрещаю и не угрожаю расставанием за каждый шаг, – Ксюня закатывает глаза, неся банку краски, как реликвию, на вытянутых руках.
– Я ему тоже не запрещаю! Ему попробуй запрети! Он все равно сделает по-своему.
– Ну, да. Слава такой, – она вздыхает. – Папа ему тоже ничего запретить не может. Кажется, наконец, это понял и перестал бороться.
Во мне последняя надежда обрывается. Грохается на дно души шлаком.
Да, на пути к мечте Слава не видит препятствий. Даже отца переборол. А меня просто выкинул, как мусор, чтоб не вякала.
– Ну, вы хотя бы поговорите перед его отъездом. Нельзя же так, – зеленые глаза Ксюни округляются, больше умоляют, чем приказывают.
Я вглядываюсь в ее улыбчивое лицо. Вижу Славины черты и сжимаюсь внутри от тоски. Как его забыть? Его сестра будет мне постоянным напоминанием. И эта школа, и эта улица. Да весь город будет мне вечно о нем напоминать!