1990-e годы - стр. 13
Ничего не говоря, она попыталась встать, но не смогла.
Молодой человек взял её на руки и бережно понёс в больницу.
Груз 200
– Сынок, я прошу тебя, не надо! Подумай о нас с матерью, пожалуйста!
Начав с традиционной прелюдии ни о чём, отец вскоре завёл привычную шарманку о главном. Неделю назад сын объявил родителям о своём решении ехать на войну и теперь они капали ему на мозги каждый божий день, пытаясь отговорить от патриотичного намерения защищать Родину.
Мать в этих разговорах почти не участвовала, она просто сидела рядом и смотрела на него так, будто он стоит перед ней с заряженным пистолетом и целится в голову. Этот её вид, надо полагать, имел цель передать ему всю глубину её страданий без слов, а для того чтобы абсолютно точно дать понять, что от него требуется, чтобы эти страдания прекратить, мать время от времени кивала головой в такт отцовским речам и слабым голосом произносила: «совершенно верно».
– Сын, ты уже отслужил срочную службу и больше ты Родине ничего не должен. Этот военный конфликт – локальный и в нём принимают участие профессиональные службисты.
– Я тоже профессиональный, как ты говоришь, службист, папа, – резко ответил он, – поскольку заключил контракт, если ты не помнишь!
Отец рассвирепел и ударил ладонью по столу.
– ДА ТЕБЯ ЖЕ ТАМ УБЬЮТ, ГЛУПАЯ ТЫ СВОЛОЧЬ!
На сегодня с него было достаточно, сын резко встал из-за стола и направился к выходу. Вмиг сменив тактику, отец вскочил вслед за ним, схватил за локоть и жалобно проговорил:
– Сынок, прости! Я не хотел… пожалуйста, давай поговорим…
Но молодой воин резко вырвался и вышел в подъезд, хлопнув дверью.
– Задолбали, задолбали! – в сердцах повторял он, спускаясь по лестнице.
В тот день он сначала пошёл к друзьям, а после слонялся по городу до поздней ночи, пока не наткнулся на истерзанную девочку.
Когда он отнёс её в больницу, ему пришлось пробыть там ещё несколько часов, отвечая на вопросы милиции и много раз пересказывая обстоятельства, при которых он обнаружил потерпевшую.
– Ты военный? – спросил милиционер, будто этого не было заметно по его форме.
– Контрактник, – сухо ответил он.
– Из Чечни?
– Пока нет, только собираюсь.
– Правильно, братан, мочить их надо, гадов. Глянь, что с девочкой сделали, твари… – сказал милиционер, который был почему-то уверен, что надругательство над потерпевшей совершили именно чеченцы.
Впрочем, в том же самом был уверен и он сам, поэтому вернувшись ранним утром домой, он с порога заорал на отца:
– Не смей меня больше отговаривать! Не смей! Ты знаешь, что они творят? Знаешь, что делают?! Знаешь, где я только что был и что видел?! Знаешь?!
Перескакивая с одной недосказанной фразы на другую, он крикливо заговорил об изнасилованной и избитой девочке с отрезанными пальцами, которую по их с милиционером мнению, два месяца истязали чеченцы.
– Хорошо, хорошо, сынок, не надо так кричать, – тихо проговорил отец. – Ты приляг, поспи сейчас, а после спокойно всё расскажешь.
Позади него стояла мать и смотрела своим фирменным взглядом, молчаливо давая понять, что произошедшее никак не отменяет того факта, что своим намерением ехать на войну сын собирается лишить её жизни.
Досадливо морщась, он прошёл мимо них в свою комнату.
– Может, покушаешь сначала, – осторожно заглянул к нему отец.