14 дней в поезде, который совершенно никуда не идет - стр. 2

В принципе, какой-то определенный разумный смысл в его словах был.

Сидоров очень обиделся и пошел спать.

Спасло его только то, что утром его перевели в другую палату, причем не на первый, а сразу на второй этаж. Утром Абрамов, как это всегда и происходит, был тих и печален. Как сюда попал, он вспомнить так и не смог.

Прочитал тут в газете, как будет по-бурятски «горький пьяница» – красивое выражение из четырех слов.

Специально вырвал из газеты этот кусочек, да он потом куда-то делся.

Такие дела.

Люди в палате малоинтересные, но с разносторонними методами – например, один татарин (по виду типичный Абдул из «Смерти Ахиллеса»), бредил целый день, капельницу ему поставить не смогли, даже привязав руки к кровати, он дотянулся и зубами перекусил капельницу, и тогда его связали совсем уж жестко и наконец-то воткнули иглу в вену.

Что поразительно, во время обеда и непрекращающегося бреда он вдруг проснулся и тоже потребовал обед.

Ему освободили руки и поставили обед на тумбочку, и он прекрасно все съел и снова уснул.

Рассказывал он (как и многие) про внеземные формы жизни.

Инопланетяне заставили его выбрить голову, чтобы удобнее было прикрепить датчики и овладеть его сознанием, но он каким-то образом сумел избежать этой страшной судьбы, однако его ждало еще одно испытание – он должен был бежать вдоль столбов линий электропередач, провода периодически срывались, но всякий раз ему чудом удавалось избежать смерти, фатального прикосновения в миллион вольт.

Что было дальше, он точно не помнил, но то, что он остался жив, во-первых, доказывало, что он сумел избежать и датчиков и линий электропередач, а во-вторых, все-таки в какой-то степени подтверждало его историю.

Лично я поверил ему сразу – он просто не смог бы придумать такого выражения, как «датчики мозговой активности».

У другого, который все время спал и с которым я ни разу не поговорил, тоже были проблемы с инопланетянами, причем конкретно с тремя особями.

Что там было точно, я не помню, его привезли в три часа ночи, когда я наконец-то уснул, и я его ненавидел всей душой. Потом, уже после капельницы, эта тварь нагадила на кровать, пришлось звать дежурную сестру, менять простыни, вытирать пол и так далее.

В процессе этого его снова разбудили, и добрая нянечка снова спросила его о зловещих инопланетянах.

Он достаточно ясным голосом ответил, что никаких инопланетян не существует, и что нашей доброй и ласковой планете Земля в этом смысле ничего не угрожает (по крайней мере, в ближайшее время), и что ему просто нужно успеть на корабль, и что этот корабль уходит с минуты на минуту и может уйти без него, и тогда он не сможет попасть туда, где всего этого нет, и прежде всего – нас.

Ему поставили вторую капельницу, и он уснул навсегда. Во всяком случае, когда меня перевели в палату номер два, он все еще спал.

Я нечто вроде средневекового художника на окраине Нижнего Тагила, рисующего на солнечной улице 3-го Интернационала солнечное затмение.

Я точно так же выделяюсь на этих детских качелях напротив входа в церковь – фигурка в джинсовой коричневой куртке со склоненной головой к тетрадке, что-то лихорадочно записывающая.

Только изредка я переменяю колено, когда затекает нога, иногда достаю из внутреннего кармана куртки морковь, которую мне сегодня принесла добрая Аля, и откусываю от нее.