1000 не одна ночь (1 книга) - стр. 42

– Но не в долине смерти, где пересыхает и гибнет все живое. Так что с девчонкой? Когда она придет в себя?

– Я смазала раны, они вряд ли воспалятся. Заживление началось, еще когда ты сам нанес на них мазь Икрама. Но есть и другие раны… это страх, боль и ненависть. Их я не замажу и не залью отварами.

– Тогда пусть они болят. Какое мне дело до страхов и ненависти русской шармуты?

Его голос стал вдруг резким и отрывистым, словно слова старой женщины его задели.

– Мы трогаемся в путь через час. Если ты не справишься, я приведу ее в чувство иначе.

– Злость – это уже слабость, Аднан.

Но ответа не последовало. Я искренне надеялась, что он ушел, и я какое-то время не услышу и не увижу его. С облегчением выдохнула и тут же задержала дыхание, потому что услышала по-русски:

– Короткая отсрочка. Но он вернется.

Она говорила так же чисто, как и Аднан, но с очень слышным акцентом.

– Много услышала? Я позволила тебе познакомиться с другим Аднаном ибн Кадиром.

Я распахнула глаза и посмотрела на морщинистую старуху с тюрбаном на голове, украшенным мелкими монетками, позвякивающими в такт кивкам ее большой головы.

– Он не другой. Он все то же чудовище.

– Оооо, ты, значит, не видела настоящих чудовищ, маленькая русская птичка.

Я посмотрела по сторонам – действительно, похоже на пещеру, вымазанную глиной изнутри. По стенам натянуты веревки, и на них сушатся какие-то пучки, веники, лапы птиц и животных. На треснувшей полке выстроены баночки, коробочки, склянки, бутылки из-под кока-колы с какой-то зеленой жидкостью. В помещении совершенно нет никакой мебели, только козьи шкуры растянуты на полу, и какое-то лоскутное одеяло сложено в углу вместе с подушками.

– Таким, как Джабира, не нужны мирские блага.

– А что ей нужно?

Я посмотрела ведьме прямо в глаза и слегка вздрогнула, увидев в одном из них бельмо. Старуха полуслепая.

– Тебе не понять. Да и не нужно понимать. Джабира всегда получает то, что ей нужно.

Старуха наклонилась надо мной и вдруг с неожиданной ловкостью и силой дернула меня на себя, заставив сесть. Я тут же прикрыла голую грудь руками, а она ухмыльнулась полубеззубым ртом.

– Не знаю, почему ваши женщины настолько глупы. Ведь с их красотой можно ставить мужчин на колени и управлять ими, как угодно. Вертеть, дергать за ниточки. Но вы корчите из себя гордых и неприступных, а потом вас ломают, и вы превращаетесь в скучную выжатую тряпку или изуродованное мясо, которое продают в деревни и имеют все, у кого есть хотя бы одна монета в дырявом кармане. Через меня прошло много таких вот – жаждущих свободы и превратившихся в жалкое подобие человека.

Пока говорила, смазывала ожог у меня на груди и поглядывала мне в глаза.

– А могла бы заставить его есть с твоих рук, но ты для этого слишком глупа.

Во мне ураганом вскипела злость.

– Это не глупость – это самоуважение. Это гордость. Я человек, а не вещь!

– Ты – женщина, прежде всего.

Она тронула мои волосы.

– Очень красивая женщина, которая может свести с ума любого из наших мужчин. Но ты избрана одним из самых лучших. Ты должна засунуть свою гордость куда подальше и научиться любить своего хозяина, а потом и управлять им с помощью своего роскошного тела, ума и кроткого нрава.

– А потом надоесть и быть также проданной кому-то другому, или умереть в пустыне.