Зюзя. Книга вторая - стр. 8
На этот раз разбудил меня звук открывающейся двери. Вместе со светом с залитого солнцем двора вошёл крепкий, с поломанными ушами и походкой борца, мужчина. Не говоря ни слова, он поставил новую тарелку с кормом, баклажку, сменил ведро и так же, молча, удалился.
Опять повторил процедуру по насильственному поглощению пищи, опять напился. Становилось скучно, сон не шёл. По здравому рассуждению, стучать в дверь и искать правду я не стал. Потому что свято помнил: «Инициатива имеет инициатора». Неприятности сами меня найдут, они такие… Улёгся на сено, принялся размышлять – тоже, кстати, не самое вредное занятие. Сначала прокрутил, практически посекундно, в голове то самое злополучное утро у паровоза; потом попытался реконструировать все разговоры и их обрывки, которые довелось услышать в больнице. Ничего не сходилось – слишком мало я знаю, слишком много пропустил.
Погрузившись в себя, не услышал, как открылась дверь – просто в один момент в сарайчик ворвался свет, а потом спрятался за огромной, двухметровой широкоплечей фигурой, которая вошла в моё обиталище, склонив голову, чтобы не треснуться о притолоку.
– Валяешься, Кривой?! – раздался уже знакомый, хозяйский голос.
Я присмотрелся – это был здоровенный, короткостриженый мужик с фигурой атлета. Тугие, шарообразные мышцы рук и груди не скрывала даже простая льняная толстовка из белого, непрозрачного, полотна; а широкие, удобные штаны слегка обрисовывали колонноподобные ноги. На вид ему было лет пятьдесят. Шишковатый череп, сплющенный нос, глубоко посаженные глаза, сбитые кулаки – типичный привет из 90-х. Так и чудилось, сейчас разговор пойдёт с использованием: «В натуре… Ты чё… Реально… Не понял…». Но я ошибся. Вместо этого зазвучала правильная, хорошо поставленная речь:
– Валяйся, валяйся… Ещё завтрашний день даю тебе на отдых, а потом работать. Я приживал и дармоедов не жалую. Не переживай, шлакоблок грузить тебя никто не погонит, пока на лёгком труде побудешь, а там видно будет, что с тобой делать. Вопросы?
Мне очень, до зубовного скрежета, хотелось узнать о судьбе Зюзи, однако сдержался. Понимал, не надо излишнюю заинтересованность проявлять. Вместо этого решил побыть глупеньким. Спросил:
– Вас зовут Иван Михайлович?
– Да. Можно просто – Михалыч.
– У меня были сапоги. Не знаете, где они?
Он весело, заразительно рассмеялся, в избытке позитивных эмоций похлопывая себя по коленям.
– Молодец! Учён жизнью – сразу о главном! Ни тупого нытья, ни праведных воплей! Сапоги! Ха-хах-ха!!! Не знаю я, где твои сапоги, – отсмеявшись, продолжил он. – Наверное, кто-то из моих красавцев на память с тебя там, на насыпи, снял. Не переживай, найдём тебе тапочки! Всё! Выздоравливай. Перевязку тебе сегодня придут и сделают! – и, словно самому себе. – Совсем обнаглели. Притащили дохлятину, ещё и на осмотр её води…
Через час объявился ученик доктора, наложил свежие повязки, покрыл меня матом за то, что он вынужден таскаться взад-вперёд из-за всяких кривых уродов. Из всей его ругани я вычленил главное – рана на месте правого глаза понемногу заживает. А остальное – переживу. Неожиданно внутри появилось беспокойство: «Как я теперь стрелять буду? Переучиваться придётся полностью!». Ладно, фигня…
… Прошёл обещанный день отдыха, в течение которого я лежал, размышляя о многом и ни о чём. Все мысли, как ни старался отвлечься, возвращались к моей подруге. Как она там?