Зюзя. Книга вторая - стр. 3

Раздался фыркающий смех – весело им, уродам!

– Да я сам такой… как будто, кроме как сюда бегать и мух на ранах рассматривать, других дел у меня нет.

– Ты своему повязки менять будешь? – поинтересовался бас

– Главный дохтур приезжает когда? Послезавтра, утречком. Вот завтра вечером и поменяем, чтобы не вонял сверх меры. А пока – на кой хрен оно тебе надо? Это ж не родственники, а наглядные пособия… – снова смех.

Шаги, скрип двери, тишина, разбавленная хрипами соседа.

Через полчаса голоса вернулись, и я схлопотал два укола в бедро, практически неощутимых сейчас. Что кололи – без понятия, однако хуже не стало, мозг сильнее, чем был, не затуманился. Наверное, лекарство получил от этих нерадивых «кандидатов в доктора». Лечение – это хорошо. Это мне сейчас очень нужно.

Больше всего беспокоила повязка на лице. Я понимал, что после залпа мой организм получил свою порцию железа. Вот только куда – определить не мог. Тело словно собрано из разных осколков, не особо подходящих друг к другу; голова вообще, как инородный предмет на плечах, своеобразный генератор раздирающих изнутри пульсаций. Голоса, как назло, эту важную для меня тему никак не затрагивали. Вкатили, что хотели, и ушли.

К моему огромному сожалению, в НИЧТО я больше не проваливался. Теперь лишь иногда забывался; периодически погружаясь в пограничное между сном и явью состояние; но в основном старался абстрагироваться от боли. Получалось плохо. Ни одна мысль не удерживалась дольше, чем на секунду и исчезала, не оставляя никакого следа. Пропало и чувство времени.

… – Эй! – толчок в плечо. – Ты меня слышишь?

– Д-да… – еле смог выдавить я. Никогда не думал, что одно слово может отнять столько сил.

– Сейчас повязку сменю, так что не дёргайся.

Руки неизвестного сноровисто сняли бинты и в глазах запрыгали радужные зайчики. Заморгал – ух, больно-то как, особенно справа. Присмотрелся – как-то непривычно, тоннельно получается. Как в трубу гляжу. Пусть. Вижу – уже хорошо, а что я вижу?

Передо мной стоял весьма крупный детина лет тридцати пяти отроду и внимательно, как редкую бабочку, рассматривал моё лицо. Неожиданно он замахал ладонью перед моим лицом.

– Сколько пальцев?

– Четыре.

– А теперь?

–Тр… – силы окончательно покинули меня.

– Понял, понял, три… Ну ты и урод!

Ни послать куда подальше, ни нахамить в ответ я не мог. Однако детина, против ожидания, не издевался. Он резво сбегал куда-то и притащил что-то плоское, пластмассовое. Став у изголовья, развернул эту штуку ко мне, и я увидел старое, с частично осыпавшейся амальгамой, зеркало. А вот в зеркале…

Никаких сомнений – это было моё отражение. Несколько похудевшее, синегубое, поросшее клочковатой шерстью средней небритости, в меру бледное и с одним лишь новым дополнением – на месте правого глаза была опухшая, сочащаяся то ли гноем, то ли сукровицей, багрово-мерзкая дыра.

– Насмотрелся? – зеркало исчезло, явив перед собой снова лицо этого неизвестного мне человека. – Даже не знаю, как тебя назвать – Счастливчик или Кривой. И то, и другое тебе отлично подходит. Будешь Кривой – мне так больше нравится. Хотя и везения тебе не занимать! Одна пуля по башке лишь чиркнула, погладила только, царапина осталась; другая через мягкие ткани правой руки прошла, тоже без серьёзных последствий; а третья рикошетом от платформы прямо в глаз угодила, на излёте… И не убила ведь! Граммульку до мозга не дошла! Кровищи ты потерял даже не знаю, сколько. А переливать тебе и нечего. До конца не верили, что выживешь, а ты – вон! Моргаешь лупеткой своей и жрать, небось, хочешь? Ну, с этим пока погодим. Я сейчас тебе дырки фурацилином промою, перебинтую и лежи, доктора жди. Он скажет, что с тобой дальше делать.