Звезды для моей герцогини - стр. 6

Взрыв смеха. Они хлопают Генри по плечу, а он усмехается и сбрасывает с себя их руки. Потом смотрит на меня так, словно извиняется за то, что сейчас произойдет, и делает шаг в мою сторону.

Страх, который, казалось бы, невозможно усилить, усиливается стократ.

— А ну-ка стойте, детки, — раздается голос в дверях.

Все резко замолкают и оборачиваются. Это Джордж Болейн, брат королевы. Его немного пошатывает, и он облокачивается на дверной косяк, чтобы не выглядеть совсем уж пьяным. Но речь у него четкая.

— Заканчиваем представление. Генри, придется тебе оставить мою кузину нетронутой.

Мужчины разочарованно гудят.

— Король передумал — говорит Джордж. — Он рассудил, что вы еще слишком малы. Оба.

Он делает акцент на слове «оба», выразительно смотрит на Генри и икает.

— Доведете дело до конца, когда подрастете.

— И когда же? — спрашивает Генри.

— Ну даешь! Когда король прикажет, конечно, — отвечает Болейн.

Мой муж обиженно стонет, разводит руки в стороны и падает на кровать. Закрывает лицо первой подвернувшейся подушкой. Вместо разочарованного гула в покоях снова слышен мужской смех.

Я покидаю комнату совершенно счастливая, и на то есть две причины. Во-первых, я рада, что сегодня на этой роскошной кровати между мной и Генри ничего не произошло. Не сейчас. Не при таких обстоятельствах.

Но где-то в груди меня кольнуло приятное теплое чувство, когда я поняла, что Генри, кажется, хотел довести наш брак до конца. Он расстроился, когда отец разрушил его планы. При этих мыслях мне отчаянно захотелось улыбаться.

2. Глава 2

Гринвич, декабрь 1533 года

Просыпаться одной — одновременно обыденно и непривычно. За несколько лет службы королеве в качестве фрейлины я привыкла, что поутру меня будит смех, вздохи, ругань и причитания других девушек, прислуживающих Ее Величеству.

Но пробуждение в полной тишине напоминает моё детство в Кеннингхолле — одинокое и промозглое, но принадлежащее только мне.

До того, как стать фрейлиной королевы Анны, я только и знала, что ворчание матери в нашей норфолкской глуши. Училась ненавистному шитью у старой гувернантки Нэн и ждала писем от Гарри из Виндзора, как единственной отдушины. Когда он только уехал, то писал мне часто, но со временем письма стали приходить реже, и мы возобновили связь только тогда, когда отец объявил, что я стану женой Генри Фицроя.

Мои покои в Гринвиче меня радуют. Красивые, из трех смежных комнат, в самой большой из которых стоит кровать и письменный стол. Здесь гораздо больше места, чем в моей комнате в Кеннингхолле. Окна пропускают зимние солнечные лучи, которые падают мне прямо на лицо.

Первое, на что я смотрю при пробуждении — это герб моего мужа. Мой новый герб.

Это было моё первое распоряжение в качестве герцогини, я велела забрать одно из полотнищ, которыми был украшен пиршественный зал в Хэмптон-корте, и принести его мне.

Два оленя, лев и крепость — белые, словно снег. И серебряная лента — символ незаконнорожденности. А также девиз Генри: «Долг связывает меня». Теперь долг связывает нас двоих.

Я начинаю утренние сборы. Одна из трех служанок помогает мне надеть киртл и делает такой резкий рывок шнурками, что у меня перехватывает дыхание — и от тесноты, и от неожиданности. Девочка извиняется так, будто за эту оплошность я сошлю ее на плаху.