Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник) - стр. 4
Астероид икнул.
Я опять потянул, и астероид дёрнулся.
Я поднатужился и высвободил завиток.
Земля под ногами подпрыгнула, и из дыры в камне засочилось нечто алое.
Фонтанчик.
Столб; широкий яростный гейзер крови – крови великана – крови существа до того огромного, что его кровяные тельца были размером с обеденные тарелки. И мы давай бежать, улепётывать домой, по сотрясающейся в судорогах земле, а местность вокруг нас содрогалась, морщилась, сгармошивалась… Я под мышкой стиснул облако, на удивление тяжёлое, и мы назад скорей-скорей, через кровавые потоки, сквозь электрическое, будто в дискотеке, мигание; деревья вокруг расхлыщиваются надвое, огромные валуны откалываются, в земле зияют трещины, видно, как там змеятся корни деревьев посреди полчищ фиолетовых червей, облако мне противится, хочет на волю, хочет примкнуть к буре…
И вот мы дома, проскочили в дверь как раз в тот самый момент, когда 1888-Терпсихора раскололась на кусочки – не астероид, а замаскированный под него кокон, который таил в себе эту личинковую тварь. Похожую на порезанный на дольки гигантский пенис, мокрый и крайне не вовремя рождающийся на свет, из розовой ротовой щели сочится клейкое, белое, огромная слепая шлемоголовка трясётся, голодным рыльцем хрюкает на нас. А я внизу в подвале уговариваю двигатели, подправляю топку жаром нетерпения… до тех пор пока темно-красное, коптящее пламя не жахнуло наконец наружу, опалив мне брови.
Ну вот, поршни закачали, толкатели затолкали, и пропеллеры подымают нас ввысь подальше от этой суматохи, увеличивают расстояние между нами и останками 1888-Терпсихоры.
И постепенно личинка растаяла в ночи.
Через десять минут, я как раз завариваю себе свеженького чайку с бергамотом, как вдруг звонит телефон.
Вне себя от изнеможения, я грозно зыркнул на него. Но он всё равно звонит и звонит, без всякого уважения к нормам приличия.
Наконец, я взял трубку, только чтобы он замолчал, – и моментально об этом пожалел.
Голос на другом конце протрубил:
– Когда за жильё будет уплочиваешь, ирод?
Сердце у меня упало. Домохозяин.
(Тут я должен пояснить, что дом вообще-то был не совсем мой. По закону он принадлежал ему, господину Ола-Кутазову, новому русскому капиталисту в духе Георга Гросса, этакое воплощение алчности в сигарном дыму, с испитой физиономией, по цвету и текстуре сходной с петушиным гребешком.)
– Кто тебе давал добро делать мой жилплощадь в космолёт? – спросил он.
– Ну, в договоре против этого ничего не было сказано, – огрызнулся я понуро, зная, что приключения мои подошли к концу.
– Ты решил, как будто это есть твой дом! Это есть мой дом – мой! Ворюга! Живоглот!
– Послушайте, мистер Ола, сейчас не вполне подходящий момент…
– И про возврат залога можешь сразу забывать, это я тебе говорит! Ты смотри только: крыша по краю метеорами побито, в водостоке засор космической пылью, краска весь соплами пожжённый! – До меня дошло наконец, что это был не междугородний звонок. Я выглянул в окно и увидел нависающую полукругом массу: к нам вплотную приближался неприглядный кутазовский брюхолёт.
– Ну, наконец я тебя словил, Скотт Фри – картофель-фри сейчас из тебя сделаю! Я сейчас буду поставлять дом на старое место, где стоял, среди автомобильных пробок, денежных займов, на Земле, где нас угнетает гравитация. А потом я буду строить перегородки, буду дом делить, может, на семь квартир, а может, на восемь. – Уже обшивка корабля, цвета свиной колбасы, загородила собою звёзды; жирные свинячьи крюки протянулись тащить меня обратно на землю. Обратно, в эпицентр всего, за что можно человеку возненавидеть Солнечную систему.