Звездный табор, серебряный клинок - стр. 34
– Приветствую вас, государь! – чуть отступив, обрадовано воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.
– А Дядюшка Сэм сказал мне…
– Я был серьезно ранен, но я выжил, – перебил он меня. – Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/у-шные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить…
Но тут уже его прервал громкий посторонний звук – шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его «страуса». Тот писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за «страусом» образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный «страус» сделал шажочек в сторону и замер вновь.
– Беда, – сказал Семецкий. – Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как они спариваются… – его лицо исказила гримаса брезгливости. – Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам…
– Они уже близко! – снова перебил я его. – Расскажите в корабле! Гойка, улетаем! – крикнул я по цыгански.
Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице поспешно лез Гойка. Вторым был я. Резко затормозив, «страусы» встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка стал подниматься еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.
– Скорее! – заорал Гойка. – Они пробьют обшивку!
Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь случись им повредить реактор, они погибли бы сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.
Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я. В проеме показалась фигура Семецкого… Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне. Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам… Но схватить не успел.
– Спасайтесь! – выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, шлепнулся передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.
Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо. Это крыса! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!
Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать… Я глянул вглубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.
Гойка, мрачный, готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу «страусов». Его же био-машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.