Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Роман. Том II - стр. 25
– Луиза, как можно говорить такие глупости? – вмешался Петр.
– Да он не обижается… Правда, Леон?
– Не из соски, а из миски, – сказал Мольтаверн. – Одну на всех ставили, и мы всей сворой бросались похлебать. Хвосты вверх и вперед! Смотрите, какой вырос… – И он дважды врезал себе кулаком в грудь.
– Остряк, подумайте… – Луиза сокрушенно качала головой.
За продолжением разговора в беседке Петр следил с напряжением, всё больше чем-то пораженный.
– Эта русская игра заключается в том, чтобы спросить кукушку, сколько человеку осталось жить. Сколько раз прокричит – столько лет и осталось… Повторяй за мной: кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? – Луиза подала пример.
Со стороны холмов почти сразу послышались отдаленные крики кукушки.
– Всего три раза! – встрепенулся Мольтаверн. – Что-то маловато.
– Ты за меня не переживай! Ты про себя спроси. Ну?
Мольтаверн медлил. Чувствуя, что забава к добру не приведет, он не хотел пасть лицом в грязь, но в то же время хотел угодить и, словно нерадивый ребенок, который не осмеливается идти наперекор до конца, странным голосом пробурчал:
– Кукушка-кукушка, сколько мне осталось?
Ответа не было.
– Громче надо спрашивать, сонная ты тетеря! – отругала его Луиза, и в тот же миг раздался один-единственный крик кукушки. – Всего один! А говоришь, маловато… Вот тебе и вечная жизнь! Еще раз попробуй! Ошибка, наверное.
– Кукушка-кукушка, – проговорил Мольтаверн уже нараспев. – Сколько мне осталось жить?
Луиза подняла в воздух указательный палец. Петр вслушивались вместе с ними. Кукушка опять прокричала всего один раз.
– Слышишь, всего один год?! Ну, Леон! Готовься к бане. Один год как миг пролетает, глазом моргнуть не успеешь…
После обеда Петр унес поднос с кофейником в свою рабочую комнату и сидел в кресле перед окном, просматривая альбом о местной флоре и фауне, чтобы научиться, если случай представится, отличить кукушку от перепела, а ими кишела, как он слышал, вся округа.
С радостным недоумением он открывал для себя, что эта птица ведет паразитический образ жизни, всегда приживается в чужих гнездах. Серую европейскую разновидность кукушки cuculus canorus из-за горизонтальных полосок на груди якобы путают обычно не с перепелами, а с ястребом-самцом. Что же касалось знаменитых криков этой птицы, раздающихся над лесом, то издавали их, как оказывалось, самцы, а не самки…
На пороге появилась Луиза. Она была босиком и в одном белье.
– Я забыла купить сигареты. Пошлем Леона?.. У-у, да у тебя здесь… как у черта за пазухой! – проговорила она, замечая, с каким комфортом он расположился возле книжного шкафа с включенным радиоприемником.
– Посиди со мной, – предложил Петр. – Ты кофе уже пила?
– Леон принес наверх чашку.
– Скажи мне… там, наверху, ты его принимаешь в таком виде? – поинтересовался Петр. – Не совестно тебе, Луиза?
– Да он внимания не обращает.
– Зря ты так думаешь. Я же вижу, какими глазами он на тебя смотрит. Демонстрировать перед мужчиной лучшие части своего тела… Нужно понимать такие вещи.
– Да какой он мужчина!
– Ты ведь знаешь, что я прав, – упрекнул Петр, не отрывая глаз от альбома. – И сама это замечаешь.
– Ну, хорошо, хорошо! Я скажу ему, чтобы он отворачивался, когда я прохожу мимо.
Заложив страницу книги засушенным листком платана, Петр поднял на нее глаза и вдруг понял, что просит ее о чем-то невозможном. Он не пользовался у нее ни малейшим авторитетом. В глубине души он был даже рад своему наблюдению – аналогично тому, как бывал иногда рад за Мольтаверна, замечая в его поведении нормальные, свойственные обычным людям реакции. Сам факт, что Луиза могла приводить того в смущение и что тот не мог оставаться к ней равнодушен – такая реакция казалась Петру вполне здоровой. Какой нормальный мужчина смог бы реагировать по-другому? Эта мысль даже вселяла уверенность, что в жизни Мольтаверна всё еще поправимо. Петр видел в этом собственную заслугу. И оптимизм опять переполнял его.