«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь! - стр. 24

– Не то что воевать, хоронить не научились! Разули, раздели и как попало в одну яму свалили. У немцев каждому убитому могилу роют, крест с табличкой ставят и каску вешают, в которой он воевал. А тут пирамидку из дощечек кое-как сляпали одну на всех. Вечная память героям! Пирамидку и бугор до зимы дождями смоет, как и не было этих ребят на свете. А в яму сорок человек уложили. Не во всякой деревне столько мужиков наберется.

Мимо прошел командир взвода, из недавно прибывших младших лейтенантов. Хотел что-то сказать, но промолчал. Для взводного эта бомбежка была тоже первой. До него доходили слухи, что немецкая авиация практически хозяйничает в небе. Он считал эти слухи преувеличением – судя по газетным сообщениям, отважно воюют и бьют врага наши ястребки. Но ни один из них в небе не появился, а шестерка одномоторных «юнкерсов» загнала в укрытия целый полк. Сорок человек похоронили, а сколько увезли раненых! Бои еще не начались, и уже такие потери.

Ждали немецкого наступления. Про харьковский разгром помалкивали. Везде дела шли плохо. Немцы напирали, в воздухе появлялись только их самолеты. Из санчасти вернулся Роньшин, старательно прихрамывал, даже просился у взводного перевести его в ездовые, но тот отказал. Семен Пекарев раздраженно заметил:

– Ты радуйся, что не в полковую артиллерию попал. Те на переднем крае стоят вместе с пехотой, а мы худо-бедно на километр-два позади. Какого рожна тебе еще надо?

Ранним утром полк подняли по тревоге. Было еще темно. На юго-западе быстро и коротко вспыхивали зарницы, явственно доносился гул канонады.

– Кажись, началось, – нервно потирал руки Пекарев. – Слушай, Михаил, если тебя ранят, Саньку Чистякова к прицелу можно ставить?

– Можно. Он подучился, думаю, потянет. Глаз у него острый.

– Слышал, Чистяков?

– Так точно. Только зачем так сразу? Почему Михаила ранить должны?

– Потому что война! – крикнул обычно сдержанный старший сержант. – Никто не застрахован. Может, я к прицелу встану, а может, тебе придется.

– Слушаюсь.

Никто на батарее, а может, и в полку не знал, что именно в этот день, 28 июня 1942 года, началось мощное немецкое наступление. Главный удар наносился восточнее Курска в направлении Воронежа. В дальнейшем планировалось продолжить наступление на юг вдоль Дона, и уже маячило в штабных документах слово «Сталинград».

Дивизия, а вместе с ней артиллерийский полк приняли бой на следующее утро. Огонь вели с закрытых позиций, получая данные от командиров взводов управления, наблюдателей. Они находились вместе со своими разведчиками и телефонистами на переднем крае и передавали оттуда координаты целей.

– Прицел сорок пять, угол такой-то, – слышал Чистяков обрывки команд. – Фугасным, огонь!

Соседнее орудие вело пристрелку фугасными снарядами, которые поднимали при разрыве высокий столб дыма. После четырех-пяти пристрелочных выстрелов открыла огонь вся батарея. По цифре «сорок пять» Чистяков понял, что до цели около двух с половиной километров.

Расчет действовал слаженно. Даже Антон Роньшин забыл про свою больную ногу и покрикивал на Саню, который быстрыми движениями ключа поворачивал взрыватель на фугасное действие.

– Живее, живее, – нервно подмигивал он, подавая Чистякову тяжелый снаряд. – Не иначе, как по танкам и броневикам лупим.