Размер шрифта
-
+

Зверинец Джемрака - стр. 28

А вот Тима не били никогда.

– Пусть поколотит – мне все равно, – сказала Ишбель, потянувшись за бутылкой.

– Неправда.

– Это ничего не меняет, не пойду – и все. Буду сидеть здесь, пока не стемнеет.

– В темноте по борту обратно не выбраться, – заметил я. – Если просидишь тут дотемна – придется остаться на ночь.

– Вот и останусь, – воскликнула Ишбель и со смехом вскочила на ноги, – на всю ночь!

– И я! – Я тоже поднялся.

Она передала мне бутылку и сплясала какой-то забавный танец, размахивая руками и отстукивая ногами ритм. Я испугался, что подгнившие доски провалятся и мы оба полетим вниз, в грязную ледяную воду.

– Хватит, – попросил я, – хочешь потанцевать – шла бы на работу.

Ишбель застыла, подняв плечи:

– Нельзя. Слишком холодно.

– Что «нельзя»?

– Оставаться здесь на ночь. Замерзнем.

Она была права.

– Я решила. Будем просто гулять весь вечер, допоздна.

Предполагалось, что я буду гулять с ней.

– Пойдем на запад, – предложил я, – за Тауэр. Просто будем идти по берегу всю ночь и посмотрим, докуда дойдем.

– Можем ночевать под заборами, – продолжила Ишбель, – и попрошайничать. Ты можешь выдавать себя за цыгана и предсказывать будущее. Я знаю девчонку из «Сиамской кошки», она умеет предсказывать; это легко – раз плюнуть. Ты и так на цыгана похож.

Насвистывая, по борту лез Тим. Он здорово умел свистеть. Сначала мы услышали его, а потом из-под навеса показались грязные босые ноги, и Тим соскочил к нам на лягушачий манер, сняв с шеи связанные шнурками ботинки и забросив их на палубу.

– Какие новости?

– Клубнику ели, – ответил я. – Больше не осталось, но пива немножко еще есть.

Ишбель швырнула ему бутылку, Тим на лету словил ее и сделал глоток. Небо стало такого цвета, какого оно бывает перед наступлением ночи.

– На работу не пойду, – сообщила Ишбель.

– Да ну! – Брат причмокнул, глотнул еще пива и передал бутылку мне, предусмотрительно обтерев горлышко большой грязной ладонью. Словно между нами ничего не произошло. Над рекой послышалось хлопанье птичьих крыльев.

– Есть хочется, – сказал я. – Лошадь бы съел.

– Это мысль, – согласилась Ишбель.

– Деньжата есть? – спросил Тим.

Сестра отрицательно покачала головой:

– Все потратили.

– Ну и ладно. – Тим достал из кармана трубку.

Мы растянулись на носу нашего суденышка и закурили. Смеркалось, вечер становился все прохладнее. Ишбель откинулась на спину и положила ноги брату на колени.

– Даже не знаю, как быть, – рассуждала она вслух. – Пойти, что ли?

– Как хочешь.

Наблюдая, как колечки дыма переплетаются и тают в неподвижном воздухе, Тим затянул песню, которой нас научил Дэн Раймер. Мы тогда гуляли, все втроем, и встретили его на Старой лестнице в Уоппинге.

Табак – индейская трава,
Срезают ее, подрастет едва…

– Дурацкая песня! – Ишбель толкнула брата.

Тот засмеялся и продолжил, а я подхватил. Помню, как мы сидели на ступенях лестницы с Дэном. Он курил длинную белую трубку и пел, не вынимая ее изо рта:

Вот трубка фарфоровая бела,
На радость нам, покуда цела,
Как жизнь сама, касаньем руки
Она обращается в черепки…

Припев мы затянули хором:

Подумай об этом, куря табак[5].

Бывало, мы распевали эту песню с Коббом во дворе зверинца и смеялись, но никогда не могли вспомнить все слова. Вот и теперь мы замолкли после второго куплета и долго лежали в приятной тишине, пока Ишбель тихо и печально не произнесла:

Страница 28