Зов Иерихона - стр. 13

– Да. Это как картину нарисовать, только быстрее и натуральнее.

– Знаю я что это такое. Что они фотографировали?

– Как что? Трупы.

– Трупы?! Трупы?!! Я тебя, паскуда, сейчас четвертую!

– За что?! Не надо! Ой-ёй!

– Иди сюда! Вылезай из-под стола!

– Нет!

– Живо!

– Не надо меня убивать!

– Зачем им эти фотографии?

– Не знаю! Честное слов не знаю. Дитрих не говорил. Может, этот, – как его? – пост мортем?

– У этих трупов, паскуда, родственников нет! На кой дьявол ему этот пост мортем? Тут что-то другое. Не спроста всё это. Ты разговаривал с ними обо мне?

– Нет! Конечно, нет! Как я мог?

– Смотри у меня! Если кто-нибудь узнает обо всём, что тут творится, я тебя живьём закопаю! Ты меня понял?

– Конечно понял, отчего не понять?

– Вот тебе скальпель, иди к старику и убей его.

– Что…

– А потом убей того, усатого. И смотри, аккуратнее, чтобы тебя никто не увидел.

– Они же не виноваты! Они ничего не знают!

– Виноват ты! Позволить запустить их сюда, да еще – подумать только! – разрешить фотографировать трупы! Ты болван! Денег хотел подзаработать? Я тебе мало плачу?

– Нет-Нет! Хорошо платите.

– Ты совершил ошибку. Я этого не люблю. Но время ещё есть всё исправить. Иди и убей их. Обоих. Иначе я убью тебя.

* * *

Это был обычный дом, ничем не примечательный, может, чуточку больше и с медными начищенными до блеска дверными ручками, не в сравнение с другими домами, где дверные ручки сделаны были из дерева и ржавых гвоздей, а то и вовсе отсутствовали. А тут круглый полированный набалдашник, в руке сидит как влитой, так и охота рвануть на себя.

На стук долго не открывали, Дитрих думал уже уходить, как раздались торопливые шаги, и дверь распахнулась.

–Добрый день, – сказал Дитрих, сняв шляпу. – Я деньги принёс. За не выполненный заказ.

Корб, взмыленный, с растрёпанными волосами и глазами, не по обыкновению своему округленными, даже не взглянув на деньги, схватил Дитриха за шиворот и живо втащил в дом, с грохотом захлопнув дверь.

«Будет бить», – подумал Дитрих, примериваясь взглядом к чугунной статуэтке голой бабы – в случае чего такой и отбиться можно.

– Дитрих! Дитрих! – Корб будто сошёл с ума. Не в силах сказать что-либо ещё, он вцепился ему в локоть и стал судорожно трясти, постоянно оглядываясь на дверь.

– Что случилось? Что с вами?!

– Я видел, Дитрих! Видел своими глазами!

– Что видели?

Корба этот вопрос словно поставил в тупик. Он задумался, что-то пробубнил себе под нос, потом растеряно поглядел на Дитриха и, не зная с чего начать, спросил:

– Вы пьете?

– Бывает, – смущенно ответил тот.

– Да, действительно, надо выпить. Мысли придут в порядок. Боже, я ведь действительно это видел, своими глазами!

Корб метнулся к журнальному столику, туда, где стоял графин, трясущимися руками с трудом наполнил стакан прозрачной жидкостью, половину расплескав. Протянул гостю. Дитрих отхлебнул чуток и с удивлением обнаружил, что это крепчайший шотландский самогон, какой пьют только самые отъявленные моряки. Таким напитком согреться можно даже в самый холодный шторм. А как уж он бьет в голову, о том легенды ходят.

Свой стакан Корб осушил в два глотка, скривился, не удержавшись, закашлялся. На глазах навернулись слёзы.

«Силён!» – с почтением подумал Дитрих, глядя на раскрасневшееся лицо Корба. Потом, перекрестившись, последовал его примеру. Словно и не жидкость вовсе, а смесь из стекла и расплавленного металла залилась в утробу, прожгла горло, желудок, растеклась огнем по животу. Стало тепло, приятно.