Зомби идет по городу - стр. 20
– Чего тебе бояться... С мертвецом разговариваешь.
– Я даже самому себе это имя не произношу. Ни вслух, ни в мыслях, понял? Много болтаете, все вам надо вслух назвать, любую вещь, любого человека... Нехорошо это. О некоторых людях даже думать нельзя. Есть он, и все, понял?
Ответить Пафнутьев не успел, хотя и вертелся у него на языке неплохой вопросик, – резко зазвонил телефон. Амон, не торопясь, дожевал, подошел к аппарату, поднял трубку.
– Да, это я, – проговорил он. – Слышу хорошо, – и после этих слов замолчал, вслушиваясь в то, что ему говорили.
Пафнутьев с замиранием сердца всматривался в Амона, понимая, что в эти вот самые секунды решается его судьба. Или же Амон примется немедленно отделять его голову от туловища, или же займется более срочными делами. Сознание Пафнутьева, натренированное, умеющее улавливать малейшие отклонения в тоне разговора, определять скрытый смысл в молчании, позе человека, в самых невинных словах, на этот раз оказалось бессильным. Амон никак не выражал своего отношения к услышанному. Он не думал, не волновался, не сомневался, ни на чем не настаивал и ни от чего не отказывался, являя собой какое-то своеобразное записывающее устройство. Он просто слушал и время от времени каким-то звуком лишь подтверждал, что он на связи, все понимает и принимает к сведению.
– Хорошо, – сказал Амон наконец и положил трубку. На Пафнутьева он даже не взглянул, тот действительно был для него лишь барашком. А недавняя откровенность лишь подтверждала – участь следователя решена окончательно.
Амон посмотрел на часы, щелкнув лезвием ножа, сложил его и сунул в карман. Из прихожей он вернулся уже в кожаной куртке. Значит, собрался уходить, обрадовался Пафнутьев, но тут же его обожгла другая мысль: а если он уйдет отсюда уже с его головой? Амон, не глядя на пленника, прошел в другую комнату и оттуда вернулся еще с одним парнем – заспанным, всклокоченным, недовольным.
– Вставай, начальник, – сказал Амон бесцветным голосом. – Вставай, дорогой.
Пафнутьев не пошевелился.
Амон беззлобно, но сильно ткнул его ногой в лицо. Пафнутьев дернулся, попытался повернуться, но парни подхватили его под руки и поволокли в коридор. Пафнутьев изо всей силы рванулся, но единственное, что ему удалось, – он всем телом грохнулся на пол.
– Ай как нехорошо, как нехорошо, – смеясь, пробормотал Амон. – Послушай меня, начальник, если будешь себя плохо вести, твою голову никто не узнает. Она – вся опухнет, покроется синяками и ссадинами... Потом люди будут говорить... Ах, какой плохой Амон! Как он бил бедного начальника! А что мне сказать, как оправдаться? Сказать, что начальник сам бился головой об пол и совсем испортил свою голову, так что ее никто и узнать не может? Так сказать, да? Никто не поверит, все будут ругать Амона, будут обижаться на него за плохое поведение... Все будут говорить, что голову он отрезал хорошо, но зачем так ее испортил...
Пафнутьев лежал на полу вдоль узкого коридора, зажатый с двух сторон парнями, и не мог сделать ни одного движения.
– Он думает, что ты его кончать будешь, – сказал второй парень.
– Ничего он уже не думает... Люди в таком положении уже не думают, – ответил Амон. – Слышишь, начальник! Ты ошибаешься... Я не буду тебя сейчас кончать... Еще поживешь немного, совсем немного... А потом будет немножко больно... Команда поступила – голову твоего друга надо унести из дома. Нехорошо, когда в одной квартире сразу две головы соберется... Вставай, дорогой, полежишь немного в ванне. А то вдруг гость какой зайдет... А ты голый лежишь... Неприлично все-таки. Опять будут говорить, что Амон виноват.