Зомби идет по городу - стр. 11
– Павел Николаевич, – проговорила Вика каким-то другим тоном, – скажите лучше... Как вы поживаете? Что вас тревожит, что радует, что тешит?
– На все твои вопросы отвечаю одним словом – Амон. Твой сосед. Меня радует, что удалось познакомиться с ним довольно плотно, но меня тревожит то, что некоторые люди, – он поднял глаза к потолку, – выпустили его... Напрасно. Ох, напрасно. Но меня тешит полная неопределенность – они не знают, как им быть дальше... Ну да ладно. А тебя он не тревожит?
– Пока нет... Пропал куда-то. Вся компания съехала с квартиры. Тишина.
– Они в самом деле съехали или просто затихли?
– Съехали. Я на их двери укрепила волос... Если бы дверь хоть раз открылась, я бы сразу это поняла. Не открывалась. Мой волос все эти дни остается на месте.
– Легли на дно, – сказал Пафнутьев с огорчением. – Ну ничего, проявятся, крючок мы забросим уже сегодня вечером. Клюнут. Или, лучше сказать, проклюнутся. Тебе не хочется поменять квартиру? Я бы мог посодействовать.
– И это советуете вы? Начальник следственного отдела?
– Да, Вика. Это советует тебе начальник следственного отдела. Человек, который кое-что знает.
– А им вы не хотите посоветовать поменять квартиру? Посодействовать в этом? На более удобную, с зарешеченными окнами, с хорошей охраной, с регулярной кормежкой? А, Павел Николаевич?
– Именно над этим и работаю.
– Успешно?
– Очень.
– Тогда я остаюсь в своей квартире.
– Смотри, Вика... Мне бы спокойней спалось, если бы я знал, что ты не рядом с ними...
– Павел Николаевич, – весело рассмеялась Вика. – Вы вынуждаете меня говорить неприличные вещи... Мне бы тоже спокойней спалось, если бы я знала, что вы рядом! Игра слов, да?
– Видишь ли, – смутился Пафнутьев и довольно заметно покраснел, – в каждой шутке есть только доля шутки.
– А все остальное? Правда?
– Да. Шутка – это только форма. А содержание... Содержание остается неизменно суровым. У меня тоже напрашиваются игривые слова... Но мне не хотелось бы их произносить игриво... А то мы все шутим, шутим, все боимся, как бы нас всерьез не приняли, как бы...
Резкий телефонный звонок прервал Пафнутьева.
– Слушаю, – сказал он уже другим голосом, суховатым и требовательным.
– Тут опять наш приятель не очень хорошо себя ведет, – Пафнутьев узнал голос стукача Ковеленова.
– И в чем это выражается?
– Зверское избиение без видимых на то оснований, – помолчав, ответил Ковеленов. – Не знаю, выживет ли...
– Кто? – недовольно спросил Пафнутьев. Что-то не нравилось ему в сегодняшнем разговоре со стукачом, что-то настораживало. Ковеленов явно выпадал из своего обычного, чуть снисходительного, насмешливого тона. Впрочем, это могло объясняться и необычностью обстановки, неудобством расположения телефонной будки, мало ли чем еще...
– Жертва, – ответил Ковеленов напряженным голосом. Обычно он говорил легко, как бы слегка посмеиваясь и над собой, и над той таинственностью, к которой прибегали оба, скрывая ото всех на свете свою связь, свое сотрудничество. Так уж у них установилось с самого начала – даже самое важное сообщать походя, бесцветным голосом, с улыбкой, а то с этакой кривоватой ухмылкой, какая бывает у людей, жалующихся на несварение желудка, запор или еще какую-нибудь хворь, о которой в приличном обществе и сказать-то неловко.