Золотые земли. Вампирский роман Клары Остерман - стр. 38
Так вот. Всё в усадьбе способствовало нагнетанию мрачного настроения. Профессор сидел спиной к камину, и лицо его было тяжело разглядеть в свете нескольких свечей, поэтому даже добродушный Афанасьев со своими соломенными усами вдруг приобрёл вид подозрительный и даже немного пугающий.
Теперь, не скрываясь, мы смогли честно и прямо обсудить всё, что случилось в Курганово: исчезновение Михаила Белорецкого, множественные смерти крепостных, пожар в лаборатории и, конечно, же гибель всех моих коллег.
Афанасьев, впрочем, знал немногим больше меня.
– Я, как и вы, Демид Иванович, узнал обо всём из письма Клары. Она прислала дневник Михаила мне, его учителю, и я, прочитав его, немедленно приехал сюда, в Курганово, надеясь найти своего студента.
– У вас были хоть какие-то зацепки?
Афанасьев помотал головой, но вдруг как-то засомневался, открыл рот несколько раз, не решаясь сказать:
– Вы верите в чудовищ, господин Давыдов?
Вопрос его, надо признать, заставил меня усмехнуться.
– Вы про небылицы, которые записывал Белорецкий? Он же фольклорист, это его работа.
– Это и моя работа, Демид Иванович, – очень серьёзно произнёс профессор. – Именно я научный руководитель Белорецкого. Мы с Михаилом знакомы со дня, когда он поступил в Университет, я сам принимал у него вступительные экзамены. Михаил – чудесный юноша, но очень ранимый и чувствительный. Он и вправду всегда воспринимал мир очень… тонко. И всё же… это была не первая его фольклорная практика.
– Что вы имеете в виду?
– Михаил уже не раз ездил по деревням, собирал сказки и былички, записывал их. Мы обсуждали его экспедиции, он охотно делился всеми подробностями. И да, он обладает очень богатым воображением, но точно не душевнобольной и умеет отличать выдумку от реальности.
– Вы же читали его дневник? – уже с некоторым сомнением, которое из-за усталости не получилось скрыть, уточнил я.
– Конечно.
– А в его дневнике сплошные волки-оборотни, ведьмы, вештицы, опыты над людьми…
– Именно, – подтвердил совершенно невозмутимо Афанасьев, и я ощутил толику разочарования.
– Послушайте, Фёдор Николаевич, вы же учёный…
Настолько, насколько фольклористику можно назвать наукой, конечно.
– …Человек образованный. Вы не можете верить, что всё это происходило по-настоящему.
– А вы можете поверить, что сотни крыс загрызли насмерть несколько сотрудников Первого отделения?
Шелли усмехнулся с покрякиванием, и я впервые за долгое время вспомнил про него. Мне казалось, иноземец давно выпал из беседы из-за своего скудного знания ратиславского языка, но, оказывается, он внимательно нас слушал всё это время.
– Признаю, – сказал я, – случай с крысами даже меня поразил. Никогда не слышал о таком. Может, в Века Тени что-то подобное и было возможно…
– Всё возможно, – произнёс доктор Шелли.
Это прозвучало настолько неожиданно и загадочно, что я замешкался.
– Что возможно?
– Всё, – улыбнулся доктор Шелли, сверкая в полумраке стёклышками очков.
Если профессор – крепкий, коренастый, весьма мужественный, пусть и добродушный на вид человек, то доктор – его полная противоположность. Щуплый, темноволосый, с длинными тонкими, точно паучьи лапки, пальцами и широкой белозубой улыбкой рептилии. И глаза за стёклышками очков-полумесяцев, даже когда он в хорошем настроении, остаются холодными, совершенно равнодушными.