Золотой остров. Часть 2 - стр. 5
– Да где же у меня, касатушка, такие наряды возьмутся? Мое на тебя – сама понимаешь…
– Ничего, я умею шить. Иголка у вас найдется? Дайте самое старое и плохое платье. Я отработаю…
Впервые за последнее время настроение у Матильды приподнялось. Слова девушки были живительным бальзамом на ее душу. Она-то и возилась с ней, тайно надеясь, что не пропадет ее труд зря. Какое-то предчувствие подсказывало, что эта девушка может стать незаменимой помощницей в хозяйских хлопотах, и теперь, видя такое смирение и кротость, она ликовала. Такая может стать не просто помощницей, а помощницей беспрекословной и безропотной, что особенно по нраву хозяйке.
Когда однажды девушка спустилась по ступенькам вниз, в трактир, в своем новом платье, Джоуш от неожиданности присел на первый подвернувшийся стул. Впрочем, не только от неожиданности. Подоспевшая к месту и ко времени Матильда тоже на миг приостановилась, оценив невольно красоту этого юного создания и обрадовавшись в душе этому обстоятельству. Ведь будучи человеком предприимчивым, она сразу же смекнула, что в ее трактире появился сказочный цветок, на который пчелы полетят издалека, а это привлечет в трактир новых клиентов, что, собственно, отразится на дохода. Матильда удовлетворенно крякнула и развела руками:
– Вот мы наконец-то и на ногах! Ну и хорошо! Теперь будет веселей. А то дел у нас здесь… Еле управляемся.
– Пора уж мне делом заняться. Говорите. Думаю, я везде управлюсь.
– Да лишь бы твои руки, милочка! Работы… Ох!
Где только с того времени не испробовала себя гостья, и каждый раз Матильда удивлялась тому, как ловко эта монахиня управляется с любым делом. Казалось, буквально каждое занятие было для нее привычным и доставляло удовольствие, а думать об усталости или о чем-то подобном, глядя на ее лицо, которое буквально светлело, когда она увлекалась очередной работой, было бы просто кощунственно. Складывалось впечатление, что ей долго запрещали заниматься любимым трудом, и вот теперь, получив такую возможность, она самозабвенно окунулась в свою стихию. Матильда только радовалась, наблюдая за девушкой, и хвалила себя за предусмотри-тельность.
Проходили дни. Матильда не приставала к девушке с расспросами, видя ее упорную замкнутость. Лишь однажды удивилась хозяйка, усмотрев, как ее работница бросила в печь свою монашью сутану. Разные мысли начали тревожить Матильду с тех пор. Всевозможные догадки, одна невероятней другой, приходили на ум. Опасалась, что, возможно, работница не такая уж безропотная, а за странным ее поведением кроется подозрительное прошлое, – кто сможет в таком случае поручиться за будущее? Не позарится ли тихоня на их добро?
Понимая, что тянуть дальше незачем, что пора уж выуживать с работницы вразумительные ответы, однажды вечером, управившись со всеми делами, когда вместе ужинали, Матильда решила завести разговор. Звонко прихлебнув с ложки бульон и еще смачнее причмокнув, она на миг призадумалась и громко сказала, посматривая на работницу:
– Уж сколько ты, милочка, живешь здесь, а как обращаться к тебе я и не знаю. Нехорошо это. Ведь, поди, и имя у тебя есть.
Девушка смутилась и отложила в сторону грубоструганную деревянную ложку.
– Меня зовут Штейла. Штейла Сиддонс.
Прошло несколько длинных недель, которые путникам показались месяцами. Наконец-то «Джина» вошла в пролив Ла-Манш. Что пришлось пережить друзьям в этом путешествии – особый разговор. Обретение свободы кружило головы, вдохновляло безмерно, но сказывалась и усталость после титанического труда, выпавшего на их долю в этом плавании. Вшестером управлять таким огромным судном почти нереально, и при обычных обстоятельствах такое плавание было бы обречено на провал. Но ведь здесь-то случай особый. После стольких месяцев бездействия, когда молодое и здоровое тело кипело энергией, не находившей выхода и применения, внутренняя сдерживаемая мощь вырвалась наружу и просто творила чудеса. Каждый из шестерки выполнял такой объем работы, что случайный наблюдатель, окажись он в это время рядом, диву бы давался, созерцая происходящее. Пусть тяжело проворно лазить по вантам, иной раз даже не имея возможности перевести дух, но зато какое хмельное чувство свободы испытываешь при этом! Да еще после грязных, вонючих и темных трюмов. Здесь свежий ветер приятной прохладой освежает натруженное потное тело, здесь солнце слепит глаза, даря при этом какое-то непонятное чувство сладости, здесь, наверху, на реях, созерцая бесконечную гладь океана, чувствуешь себя возвышенно и торжественно. Кому не доводилось находиться едва ли не на самой верхушке мачты парусника, стремительно несущегося на всех парусах, тому никогда не испытать удивительно пьянящего чувства. И после всего пережитого герои нашей истории пили сейчас эту волю, этот морской простор полной грудью, испытывая неописуемое наслаждение.