Золотой миллиард 2 - стр. 37
– Опиши фею.
– Она как блестящий шарик, – начала признаваться Аня, смутилась, залезла под бочок Джеки и добавила, – может превращаться в зеленую комнату, в белочку, в девушку в длинном платье. Петь, как птичка и шуметь, как вода.
– Интересно, но бессмысленно, – подумал Иван и сказал, – продолжай. Ты – молодец.
– Так это всё. Честно. Я устала и хочу спать. Можно я посплю? Я теперь всегда буду думать о тебе, и о маме.
Она свернулась калачиком под боком у Джеки, укрылась тем самым, пропавшим одеялом и быстро уснула. Доходила половина десятого. Ночь подсвечивали светоотражатели на столбах, да луна, и появившиеся, словно из ниоткуда звезды. Ехать тут немного, минут сорок – час с учетом темноты. Вдруг Джеки резко дернула его за плечо и сказала: – Ты засыпаешь. Проснись! Давай я сяду.
С тяжелых глаз ему показалось, что в лесу мелькнул зеленый сланцевый блеск. Джеки перелезла на соседнее кресло и включила на флешке рок: не громко, но бодрит. Еще более бодрит то, что она пыталась подпевать со своим акцентом: – Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе.
Подъезжая к перекрестку, завидев издали свет машинных фонарей, Суровин снизил скорость и убавил звук. Их Ниву должны были остановить. Ну или хотя бы выйти, посмотреть, но никто на шум приближающейся машины не выходил и одно это уже настораживало. Куда более странным оказалось то, что людей в транспорте вообще нет. По радио играет музыка, все моторы заведены, будто на них собирались вот-вот ехать. В первой Гранте открыта дверь водителя, у второй обе передние двери открыты, а у десятки разбиты почти все стекла и помят корпус.
– А ведь она стояла ближе к перекрестку. Да, десятка сдала назад, Гранты остались стоять на месте, – вспомнил Суровин и они с Джеки переглянулись.
– Не ходи туда. Давай просто уедем. Мне страшно.
– Здесь есть свет от фар. Я смогу увидеть камней, дальше такой возможности не будет. В багажнике сигналка. Тихо, тихо. Выдохни. Вот так, дыши и слушай: я выйду, ты сядешь на мое место и если что, сразу же уезжай. Я умру со спокойной душой: буду знать, что ты проживешь без меня несчастную жизнь: Жора постарается.
– Иван!, – прошипела Джеки.
– Отлично. Злость – это хорошо, – сказал он, закрыл окно, достал «личное, табельное» и вышел. Тишина, если не считать играющее в пустых машинах радио. Как раз началось время классической музыки. Вдарили Рахманинова. Тихо, тихо. В страшной тишине музыка чувствовалась совершенно необычайно величественно. Небо-то как очистилось. Подходя к багажнику, Суровин заметил на щебенке возле первой Гранты влажные пятна, которые вполне могут быть кровью. Местные рассказывали, здесь раньше стояло придорожное кафе. Хозяин долго «бодался» за место с известной сетью придорожных кафе и магазинов, а потом все-таки продал. Старое здание снесли, территорию почистили, расширили, но построить ничего не успели. Машины стоят боком и за ними что-то шевелится, медленно-тягуче переваливается на одном месте. Сквозь второй концерт для пианино оттуда послышался сдавленный стон.
Иван снял с сигналки предохранитель и нажал на рычаг. Загорелся зеленый датчик. Устройство работает исправно. Потом одел тактические перчатки, усиленные на костяшках, свой любимый шлем, включил на нем фонарь и медленно, держа оружие наготове дошел до десятки и завернул за нее. Уж на что он много повидал за время купира, желудок выдал спазм отвращения. За машинами выросли пять огромных «прыщей», каждый прикрыт каменными, фиолетово-зелеными лепестками, а под ними в пузыре, в зеленоватой жиже в позе эмбриона застыли люди. Взрослые люди, в форме, те самые, что приехали на вот этих машинах. На лепестках у трех «прыщей» рисунок вроде шестиугольных сот, а у двух последних – пятиугольные соты и в этих двух коконах-«прыщах» тела, как в кислоте растворялись: одежда полностью растворилась, и кожа поплыла, нос размылся до хряща, размякшие уши вот-вот отделятся от тела. Жутко представить, что люди в этой ловушке оказались живыми. Между собой «прыщи» связаны живыми, толстыми канатами, вьющимися пуповиной и нервно-болезненно пульсирующих, будто спешащих сожрать побольше и побыстрей, от толстых канатов отходят сетью мелкие, связанные между собой канатики. В остальных «прыщах» – один человек просто переломан: ноги переломаны, пальцы, одна рука оторвана, хотя кровотечение остановлено и все медленно перемешивается, будто кто-то хочет собрать головоломку, у второго человека открыты глаза, вскрыт череп и содержимое черепа висит над ним, третий человек если и был жив, то этого не видно: весь облеплен какими-то пиявками-медузами.