Золотой миллиард 2 - стр. 33
– Не думала, что ты можешь быть таким едким, – сказала она и отвернулась и утирала по пути навернувшиеся слезы. А Иван не стал ее утешать. Надо же как-то объективно смотреть на вещи: что простят своим, не простят иностранке, никакие ее подружки, глотающие сваренное «снадобье», не помогут. Градоуральск стоит в низине, и когда они выехали из города, видимость стала лучше. Иван держал не меньше сотни, скоро сумерки сгустятся и ехать станет труднее. До Морока оставалось километров десять, когда позвонил Яровой: – Жора. Да.
– Иван, я вылетел.
– Отличная новость.
– Что-то голос веселый. Нашли?
– Да.
– Алле, Суровин. Не слышно тебя ни черта. Алло, – связь оборвалась, Иван отложил телефон и скоро остановился по требованию на перекрестке дорог. На повороте в Морок стояли старенькая лада десятка, и две лады гранты. Непокрашенные, как положено в зеленый цвет служебных машин, но со знаками принадлежности к армии. Конечно, их остановили. Навстречу на всем пути повстречалось всего две машины. Рядовой отдал честь и проверил документы, слегка наклонил голову, как бы случайно заглянув в салон, Джеки обернулась и на английском, эмоционально заявила: – Мы так-то предатели и лазутчики, едем искать атомную станцию, чтоб взорвать.
– Что?, – уточнил рядовой, и оглянулся на всякий случай на своих, – а вы не связаны с пропавшей Аней Суровиной? Сегодня ориентировка на нее пришла.
– Я ее отец.
– На самом деле я пошутила. Он похитил меня и везет в лес изнасиловать, – по-английски сказала Джеки и усмехнулась.
– Размечталась, – по-русски парировал Иван.
– А! Американский след, – предположил рядовой. Джеки захихикала, как дурочка.
– Еще вопросы есть? Нам надо ехать, – сказал Иван.
– Проезжайте. Можем сопровождение дать?
– Не надо. Бывайте, – и поехал от перекрестка знакомой дорогой, по которой много раз ездил. Сумерки сгущались, правда туман таял с каждым оставленным позади километром, небо просветлело, загорелась пока только одна звезда, да острый серп растущей луны. От дороги поблескивали светоотражатели.
– День был тяжелым, но не надо все на себя примерять. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, – сказал Суровин, стараясь, чтоб это не походило на извинение.
– Я почувствовала себя вторым сортом уже в вагоне поезда, которым нас вывозили с Киева. Это был грузовой вагон. Рядом храпел толстый мужик, ужасно вонючий, а утром пытался меня лапать и куда бы я не уходила, он таскался за мной и никто не предлагал помощь: всем было все равно. Я говорила, просила, а они не понимали английский, или делали вид, что не понимали. Там же ходили в туалет и делили остатки еды. Плачущие дети всех раздражали, матери сходили с ума, пытаясь их успокоить. Остался только страх. Человечность очень быстро истирается, – Джеки судорожно вдохнула и выдохнула, – если б было бы наоборот, из меня получилась бы отличная белая госпожа, – и с улыбкой растеклась по креслу.
– Не понял. Иностранные фильмы стали показывать? Или генетическая прошивка?
– Я бы иногда отпускала тебя на работу, и ты бы сам чистил эту чертову картошку. Да, я бы отомстила за угнетение русских женщин.
– Понятно: ведешь подрывные беседы среди наших. Осуждаю.
– И что? Какие санкции наложишь?
– Нет, – устало вздохнул Иван. За день он выдохся, чтобы еще спорить с женой. Да и надо понимать, Джеки тоже немного не в себе после пережитых волнений. Не встретив более машин, они добрались до корабля, стоявшего у въезда в Исту, и скоро остановились у Нининого садика. В окнах садика горел свет, слышались детские голоса, пахло овсянкой и печеньем с молоком. В Нинином доме за квадратной, просторной прихожей идет просторная гостиная с кухней. Она служит игровой и столовой. На часах доходило девять, разложив на полу диванные подушки, нянечка включила мультфильмы. Нина встретила их в коридоре: похудевшая, в платье-халатике она поставила руки в боки и осуждающе покачала головой: – Вы что действительно ее забыли?, – спросила Нина.