Золотой Лабиринт - стр. 12

– Верно. Ты писатель. У тебя есть изданные книги. Кому, как не тебе, знать, насколько важно зацепить читателя, а? Твою книгу неинтересно читать. Прости уж за откровенность.

– Понятно.

– Не отчаивайся и не бросай. Попробуй поменять что-нибудь.

– Хорошо.

– Вот и ладно. Как дядя?

– Всё в порядке.

– Ну и отлично.

Выйдя из кабинета Дятловского, Филипп почувствовал разочарование. Может быть, у него кризис? Он и сам понимал, книга не идёт. Дятловский прав. Надо что-то поменять.

Серафим Маркович был талантлив. Чувствуя литературу тонко и относясь к книгам с большим трепетом, он помогал писателям, всегда готовый поддержать советом.

Несколько лет назад, узнав от профессора Смирнова, что его племянник пишет первую книгу, он с большим удовольствием вызвался помочь в её издании и с тех пор уже более пяти лет находился в тесном контакте с Филиппом, который заключил контракт с издательством, где работал Дятловский.

Писатель подошёл к Грецкому, который уже напряжённо и рьяно стучал пальцами по клавиатуре, набирая текст.

– Я пошёл, – сообщил он, – надо пересмотреть сюжет.

– Сима не одобрил? – буркнул Андрей, не отрываясь от клавиатуры.

– Нет. Буду переписывать. Ладно. Счастливо, увидимся.

– Ой, слушай, подожди, – Андрей неожиданно отвлёкся от работы. – Помнишь, у тебя был знакомый, специалист по арабскому?

– Кто?

– Ну такой профессор. Ах, чёрт, не помню его имени, – Грецкий почесал подбородок. – Мне нужно с кем-то проконсультироваться, с лингвистом. Ты ещё рассказывал, вы с ним в музее вместе работали.

– А, профессор Николаев, что ли? – вспомнил Филипп и внезапно замолчал.

Профессор Николай Фёдорович Николаев… Николай… Коля…

Когда кто-то в спешке или в стрессе строчит записку, он не будет оставлять полные инициалы, тем более использовать отчество. Он назовётся привычным именем, которым его зовут друзья и родственники – Коля!

Чёрт!

И именно его, немолодого интеллигентного мужчину, видела соседка, когда тот клал записку в почтовый ящик.

Филипп достал телефон и набрал номер профессора Николаева.

– Да, наверное, он, – кивнул Грецкий. – Можешь меня с ним связать?

Шли долгие гудки, никто не отвечал.

– Слушай, давай потом, – Филипп быстрым шагом направился к выходу. – Извини!

– Ну ладно, тогда дай знать, когда будет время, – сказал Грецкий, озадаченно глядя вслед Смирнову.

Писатель его уже не слушал.

Сев в машину, он поехал на север города, где проживал профессор Николаев.

Саблин сидел в тишине, угрюмо размышляя над новым делом, ставшим вдруг частью расследования убийства в антикварной лавке, которым он занимался полгода назад.

Тогда, проработав все версии, капитан не нашёл зацепок по инициалам АА. Возможно, татуировка сделана в юности и бог знает что значила для антиквара. Глубже копать, казалось, нет смысла.

Он уже не надеялся, что сможет вернуться к тому делу, уж больно всё тогда получилось запутанно и сложно, расследование зашло в тупик и остановлено.

Но сегодня, когда он увидел татуировку и отрезанный язык, понял, всё начинается заново.

Такая же татуировка имелась на руке убитого антиквара.

И тогда тоже было совершено зверское преступление – вырезаны глаза. А теперь – отрезан язык.

Саблин вздохнул, медленно обводя комнату усталым взглядом.

Что же здесь случилось?

У обоих убитых одинаковая татуировка.