Золотой цветок – одолень - стр. 2
Цветь вторая
– Хорунжий грека заарканил! – пропетушил звонко Ермошка, вздыбив у дувана своего чалого жеребца.
Но атаман Игнат Меркульев и казаки даже не глянули на отрока, будто это воробей припорхнул, чирикнул бог весть о чем. В зернь играла вольница. Желтые из клыков слоновых кубики с кругляшами серебра и золота бросали и у войскового котла, и у атаманова камня, и у пушки, где спал пьяный поп-расстрига Овсей, и у дерева пыток, на суку которого вместо колокола висело громадное золотое блюдо. Рядом курились убогие избы, землянки. С дымом летели запахи ковриг, пирогов с осетриной, творога запеченного… Бабам подходить к дувану не полагалось. Они проходили к колодцу мимо – гордые, на казаков глаза не пялили, стать свою, вертлявость не показывали. У девок любопытство вылазило.
Хихикали, глазами зыркали, норовили поближе к дувану подобраться, но боялись нагаек. Выжгут по спине так, что кровь брызнет. Спина выдюжит, а сарафана жалко. Кожа на спине зарастет, сарафан не срастется! А Ермошка бросает на них жеребца, того и гляди задавит. Отгоняет подальше от дувана. Порядок блюдёт.
– Ставлю дюжину баранов! – басил Рябой, втыкая перед собой в землю турецкий клинок.
– Ты, мабуть, пей мочу кобыл, и дохлого верблюда поставишь? – загнусавил Устин Усатый.
– Играй на свою персиянку пленную, – предложил Федька-Монах.
– Мне она задаром не нужна! – осклабился Егорий-пушкарь.
– Прочь удались и меня ты не гневай, да здрав возвратишься! Энто так витийствовал древлегреческий гусляр Гомер! Снимай потому серьгу! – протянул руку дед Охрим.
– Дюжину баранов, – упрямился Рябой.
– Из откудова у тебя дюжина? – прищурился Гришка Злыдень. – Одну животину с ногой поломатой ты вчерась на вертеле зарумянил. Двух у тебя намедни зарезала волчица бешеная. Знахарке ты овцу дал. А самого жирного, златокудрого барана я энтой ночью у тебя, каюсь, уворовал!
Казаки загоготали. У Меркульева даже слезы от смеха брызнули. И Микита Бугай от хохота на траву запрокинулся. Рябой вскочил с клинком и бросился свирепо на Гришку Злыдня. Но тот вертко отбивался саблей и сам норовил проткнуть противника. Долго топотали они, задыхаясь от ярости, делая стремительные выпады.
– В пузо ему тычь, в пузо! – подсказывал Микита Бугай Злыдню.
– Слева, обманкой бери, Рябой! – советовал Тихон Суедов.
– Голову отсекай после отброса, голову! – возмущался Матвей Москвин неповоротливостью Рябого.
Казаки с глубоким знанием дела объясняли дерущимся, как быстрее прикончить друг друга. Рябой изловчился и в броске с подскоком отсек Злыдню правое ухо, распластал и плечо. Злыдень залился кровью, остановился растерянно на мгновение. Со всех плетней за стычкой наблюдали девчонки, голопупые казачата. Персиянка уже бежала с ухватом на выручку своего господина – Рябого.
– Ну, будя, будя! Гром и молния в простоквашу! – встал Меркульев, отталкивая в сторону Рябого, загораживая грудью Гришку. – Пошутковали, порезвились маненько – и довольно!
Гришка Злыдень подобрал в пыли свое отрубленное ухо и, чертыхаясь, побрел к Евдокии-знахарке. Мабуть, пришьет Бабка Евдокия – колдунья, травознайка. Она все умеет: и жар снимет, и кровь остановит, и дурной глаз отведет, и парня к девке присушит. Вместо собаки у знахарки в избе волк живет. Есть черная кошка, черная ворона – говорящая. Окровавленный Злыдень оборачивался, грозил кулаком: