Золотой человек - стр. 60

Тимее показалась вечностью та минута, что Тимар пробыл под водой. А он и в самом деле продержался там целую минуту. Девушка тоже все это время сдерживала дыхание, словно желая убедиться, как долго можно не дышать.

И лишь когда голова Михая показалась из воды, она глубоко вздохнула.

Тимар протянул ей ларец, и лицо ее просияло улыбкой. Но улыбка эта относилась не к спасенным богатствам.

– Ай да господин комиссар! – воскликнул рулевой, помогая Тимару взобраться в шлюпку. – Трижды пришлось вам вымокнуть ради этих сросшихся бровей. Трижды!

«Трижды», – Тимея спросила у Михая, что означает по-гречески это слово. Михай перевел; тогда Тимея одарила его долгим взглядом и тихо повторила: «Трижды».

Шлюпка плыла к берегу, направляясь к Алмашу. В вечерних сумерках на стальной поверхности воды резко выделялась длинная черная линия – как восклицательный знак в конце жалобного вопля или многоточие как знак оборванной жизни: то виднелась верхушка «Святой Варвары»…

Часов в шесть вечера команда и пассажирка «Святой Варвары» покинули затонувшее судно, а к половине восьмого Тимар вместе с Тимеей уже были в Комароме. Скорый возчик, крестьянин из Алмаша, хорошо знал дом Бразовича; нещадно нахлестывая лошадей, под звон бубенцов гнал он свою четверку вдоль улицы Рац к Базарной площади в предвкушении щедро обещанных чаевых.

Михай помог девушке выбраться из телеги и, поставив ее на землю, сказал: «Прибыли».

Сунув под плащ ларец с деньгами, он повел Тимею по лестнице.

Дом Атанаса Бразовича был двухэтажный, что считалось большой редкостью в Комароме, где, памятуя об опустошительном землетрясении прошлого века, возводили только одноэтажные постройки.

Нижнюю часть дома занимало обширное кафе – здесь обычно собирались местные купцы, а на верхнем этаже вольготно размещалось семейство Бразовича; с лестницы вели два отдельных входа, и был еще третий ход со стороны кухни.

Атанас Бразович не имел привычки в эту пору дня находиться дома; Тимар это отлично знал, поэтому провел Тимею прямиком к правой двери, ведущей на дамскую половину.

Апартаменты здесь были обставлены с модной роскошью, а в прихожей околачивался лакей, которому Тимар наказал позвать из кафе всемилостивейшего господина.

Да будет вам известно, что титул этот – «всемилостивейший господин» – в ходу как в Комароме, так и в Стамбуле, с той лишь разницей, что у турок он относится исключительно к особе султана, а у нас распространяется на купцов и прочую чистую публику, не сподобившуюся звания «их благородий». Тимар тем временем провел девушку к дамам. Одет судовой комиссар был не слишком подобающе для визита, оно и понятно, если вспомнить, через какие передряги он прошел, но на правах своего человека был вхож в этот дом в любую пору дня и в каком угодно виде. К нему относились, как к лицу, услуги которого оплачиваются, а стало быть, правила этикета на него не распространялись.

Докладывать о визитерах в этом доме не принято, благодаря весьма полезной привычке хозяйки: едва заслышав, что отворяется наружная дверь, тотчас высунуться из комнаты и посмотреть, кто пришел.

Госпожа Зофия усвоила эту привычку еще в бытность свою горничной. (Прошу прощения, с языка сорвалось, а точнее, вылетело из-под пера!) Что было – то было: супругу себе господин Атанас подобрал из низов и возвысил до своего положения. Брак был заключен по сердечной склонности, и осуждать за это кого бы то ни было грех.