Золотое сердце - стр. 10
– Ловкая ты, посмотрю. А платки вязать умеешь?
– Нет, бабушка. У нас и мастериц таких нет, не у кого поучиться.
– Хочешь, я тебя научу? Платки тонкие, ажурные, в колечко протянуть можно, называются «зимние узоры». С таким мастерством ты никогда нуждаться не будешь, на кусок хлеба заработаешь.
– Что за узоры такие? – удивилась Малаша.
– Ночью кто-то в мягких валенках ходил вокруг избы. Так и слышалось: скрип да скрип. То был батюшка Морозушко. Дыхнет старик на окошко, и расцветают на нем ледяные цветы.
Малаша отложила спицы, подскочила к окну и воскликнула:
– Тятя, матушка, сестрицы, глядите, и правда, стеклышко диковинными узорами разрисовано! Красота какая!
Прасковья и головы не повернула, сестры будто не услышали, лишь Мартын отозвался:
– Поросенушка ты моя, Поросенушка. Чистая у тебя душа, каждой малости радуется.
Странница достала из своего мешка деревянные спицы и клубок пушистых тонких ниток.
– Смотри, как я буду делать, примечай. С трех петелек начну, тремя петельками закончу.
Вяжет, а Малаша запоминает. Потом сама попробовала, поначалу сбивалась, но скоро так навострилась, что спицы мелькают. Распускаются под ее руками диковинные цветы, переплетаются ветви причудливых растений.
Прасковье дела нет, что дочку доходному ремеслу учат, гремит у печи ухватами и ворчит себе под нос:
– Впустить просят ненадолго, а потом не выгонишь.
Малаше стыдно за мать, а старушка знай нахваливает работу девочки.
– Ты и меня обойдешь. Клубок свой и спицы тебе оставляю. А мне пора, и так надолго загостилась. Негоже терпенье хозяев испытывать. То, о чем я говорила тебе, деточка, помни. Сердце в узде держи, воли ему не давай, чувства-то далеко завести могут. Всегда и во всем на Бога надейся да на Матерь Его Пречистую. И еще заступники у нас есть – святые угодники.
Ушла старушка, и в доме вроде как опустело. Принялась Малаша за работу. Через неделю был у нее готов платок, красоты необычайной. Сестры увидали, начали каждая к себе тянуть.
Парча – плотная узорчатая шелковая ткань с переплетающимися золотыми или серебряными нитями; миткаль – неотделанный ситец; кисея – легкая прозрачная ткань.
– Давай сюда платок, Хрюшка, – велит Дунька, – мне скоро замуж выходить.
– Вот еще, – фыркнула Лушка, – замуж те выходят, у кого женихи есть.
– Да неужто у тебя есть?
– А то, мне платок и нужен, форсить в нем буду.
– Не бывать такого, чтобы младшая вперед старшей отчий дом покидала, – сказала Дунька да как шлепнет Лушку по щеке.
Та в долгу не осталась и залепила сестре хорошую оплеуху. Как две собаки сцепились. Кусаются, царапают друг дружку. Младшим сестрам платок тоже понравился, подняли они рев и крик.
– Белены вы, что ль, объелись? – крикнула Прасковья, растаскивая дочерей.
– Мамочка, – плачут дочки, – это все Хрюшка противная виновата, она платок связала, а мы его поделить не можем.
Малаша испугалась, что из-за нее раздор вышел.
– Я матушке хотела подарок сделать.
Взяла Прасковья невесомое пуховое чудо, встряхнула и против воли улыбнулась. Но принять его не могла: от мысли, что Хрюшкины руки его касались, становилось гадко на душе. Прасковья скомкала платок и бросила в сундук.
– Не плачьте, доченьки, Хрюшка вам еще навяжет, будете по праздникам наряжаться.
Пришло время сестрам выходить замуж. Что ни вечер – у сундуков крутятся, новые юбки меряют, побрякушки перебирают, в зеркальца карманные смотрятся, налюбоваться на себя не могут. В праздник разоденутся, будто с картинки, а женихов нет. Позубоскалить вроде каждый рад, а с серьезными намерениями никто не подходит. Свахи в дом Мартына дороги не знают. Похуже и победней девки замужем, детей нянчат, а эти даром что раскрасавицы, пары никак не подберут. Девка – товар скоропортящийся, сегодня не продашь, завтра никто не позарится. Дунька уже считалась староватой, Лушка наступала ей на пятки.