Золото Дункеля - стр. 18
– Кто это? – поинтересовалась Даша.
– Настя, внучка прохоровская… Язва еще та!
В голосе Трофима послышались нотки скрытого восхищения, явно не вязавшиеся со смыслом произнесенных им слов. Молодожены переглянулись и вопросительно уставились на Трошку.
– Сами увидите! – торопливо добавил тот.
Девушка тем временем замедлила шаг.
– Чего это вы здесь? – нарочито ни на кого не глядя, спросила она.
– Ты бы поздоровалась сперва – люди из Москвы приехали! Для приличия, что ли! – проворчал Трофим.
– Здравствуйте, дорогие москвичи! – повернувшись к супругам, картинно поклонилась Настя. – Добро пожаловать в нашу Глуховку! – Она выпрямилась и, как ни в чем не бывало, спросила обалдевшего Трошку:
– Что теперь? Собрались-то чего?
– Не боись, не к тебе!
– И на том спасибо!
– К деду мы твоему, Прохору Николаевичу. Дома ли?
– А где ему быть? С постояльцами небось… А вам-то что?
– Дело у нас к нему важное. Сейчас и Васильич подойдет…
Девушка фыркнула и, гордо пройдя мимо ребят, отворила калитку. Уже у крыльца она обернулась:
– Заходите, что ли… чего стоять-то на ветру…
– Нет уж, мы подождем Захара! Вместе зайдем!
Настя, не ответив, хлопнула дверью.
– Видали? – выдавил Трофим. – Ерш, да и только! – И вдруг потеплевшим голосом добавил: – Смела, как черт… Одна на зверя ходит – ни хрена не боится!
– Сама на зверя? – недоверчиво спросила Даша. – Совсем ведь девчонкой была!
– Ага. Прошлой зимой двух волков забила – прохоровская порода… Даром, что девчонка…
– Нравится? – спросил Павел.
– Кто? Она? Скажешь еще! – быстро проговорил Трофим. – Собачимся каждый день!
– Так уж и каждый день?
– Так ведь соседи! Хошь не хошь, а глаза мозолит!
Разговор прервал голос участкового:
– Заждались, пострелы?
Друзья обернулись.
– Не очень, – ответила за всех Дарья.
– Зашел в контору, справился о «вертушке»: через три дня отправим ваши «сюрпризы» в центр… – Участковый кивнул в сторону дома. – Хозяин-то у себя?
– Настя говорит – у себя, – ответил Трофим.
– Настя? Видели, что ли?
– Успели уже… Она всегда, как гвоздь в…
Трофим осекся и покосился на Дашу.
Васильич усмехнулся:
– Раз дома – пошли…
В небольшой, но уютной комнате, пахнущей деревом, щами и еще чем-то неуловимым, чем обычно пахнут старые избы, их встретил высокий, ссутулившийся старик лет семидесяти. Поначалу он Павлу не понравился: с виду обычный ворчливый и злой старикашка – крупное землянистого цвета лицо; из-под сползающих на глаза седых нечесаных лохм – хмурый пронизывающий взгляд; в серо-желтых от седины и курения усах и бороде – скупая полоска темных губ… В довершение – противный скрип суставов и могучие плечи. Ни дать ни взять – дряхлое, корявое, но все еще крепкое дерево…
Он стоял в телогрейке; на ногах вместо тапочек – обрезанные по щиколотку валенки. Смотрел на входящих людей угрюмо, неприветливо.
Но вот в комнату прошел Захар Васильевич, и дед неожиданно преобразился. В глубине бесцветных глаз сверкнули искорки, в бороде шевельнулась улыбка, и он, вдруг оживши, на удивление добродушно проговорил хриплым баском:
– Гостей-то сколько! Здравствуйте, здравствуйте… в избу проходите, сделайте милость… У порога стоять – только время терять…
Все поздоровались. Старик, повернувшись, прошаркал короткими валенками к столу и жестом пригласил всех сесть:
– В ногах правды нет… Сейчас и подхарчимся заодно… Уже солнце на ели, а мы все не ели… Настя! – прокричал он в сторону кухни. – Тащи-ка нам на стол чего!