Золотая крыса. Новые похождения Остапа - стр. 7
Это всё так называемая Великая история. А моя история – мелкая, пошлая, честно говоря, я задумываюсь, порой, кому она будет интересна? Сколько на свете блох и Дундуков? Миллиарды. У каждого своя история, у одной блохи – история покусанной свиньи, у другого клопа – история преступного тапка, которым прихлопнули его папу, героически высосавшего кровь у эсэсовского генерала. Великая история так увлекала рассказчиков только тем, что они прикасались к силам и персонам неизмеримо большим, чем они сами, это так интересно оценивать Гитлера или Наполеона из кабинета с низким потолком, вращать так и сяк их решения и поступки, класть на предметный столик и рассматривать в лупу своей необузданной фантазии. Люди, описывавшие великих, были блохами и клопами, вознамерившимися прикоснуться к Человеку.
Не смея даже приблизиться к такой решительности, но разобравшись с терминологической путаницей, мы будем долго и нудно приближаться к основной теме нашего повествования – приключениям мелких жуликов, которых вы несомненно знаете. Судьба и произвол автора переместят их на сей раз в мутную российскую провинцию, где по-прежнему царят законы дикого запада.
Наш брат – литератор, как правило, влекущий ничтожную, скучную жизнь в водосточной трубе какого-нибудь замшелого городишки, ну, положим, Старобыдлова, часто норовит предстать этаким Геркулесом, всесильным и покоряющим сердца. Он жаждет признания и денег. Кому ж не нравится признание и кого ж пугают деньги? Ну, какие деньги может поиметь писатель в Старобыдлове? Не смешите меня! В Гуляй-Поле деньги бывают только у разбойников и воров! А в последнее время возможностей для ничтожной жизни у нормальных людей становится всё больше, а для нормальной и зажиточной – всё меньше. И в соответствие с ужесточением внутренней конкуренции среди борзописцев разного рода, вопрос о том, кем быть литератору – львом или палочником становится всё более насущным. Сильное, растущее и молодое государство ещё может позволить себе орду борзописцев-пропагандистов, но разрушенная империя никогда. Разрушенная империя изгоняет литераторов и художников, как пчёлы – трутней голодной зимой. Вы видели, как пчёлы избавляются от лишних ртов? Нет, они не сбрасывают трутней на землю, не перегрызают им глотки и не обламывают лапки, они уважительно и даже доброжелательно, медленно и последовательно подталкивают трутней сначала к выходу, потом к лотку, и наконец заставляют отважно вылезать на мороз. И жалкие трутни, повинуясь благодетельному инстинкту, но уже потерявшие волю к жизни, покорно ковыляют к краю лотка и сами сбрасываются на землю, где гибнут в одиночестве и тоске.
Писатель вообще очень похож на трутня. Он ничего не производит осязаемого, его миссия туманна и становится ясной только с ходом времени, а порой и вовсе не становится, а катится в Лету.
Как тут не вспомнить орды голодных писунов в Испании времён упадка. Горделивые даже в нищете, в час обеда они вываливали на крылечки своих ветшающих домов и до дыр в языке начинали ковыряться во рту, намекая прохожим, которые наверно питались не лучше, сколь калорийным, сколь вкусным и горячим был их сиротский обед. И не было им дела до того, что съели они на этот раз только сухую рыбу и корку чёрствого хлеба с плесенью. Иногда они ковырялись во рту на голодный желудок, кстати.