Золотая крыса. Новые похождения Остапа - стр. 12
– Не знаю! Ничего не знаю! – ответил Шура, – Что же делать?
– Что-что? Становиться лучше, напористее, наглее! Открывать новые горизонты! В этом человеке всё было прекрасно – и одежда, и душа, и чувства, и мысли! Он был не так прост! Он словно хотел заглянуть в дебри зазеркалья! Это не та знаменитая статья, в которой он поносил русскую интеллигенцию за сутяжничество и эгоизм. Это другая статья! Здесь он подлил чуть-чуть елея в большую бочку дёгтя! Он смотрел на судьбу провинции глазами пророка и судьи. Он пророчил ей быстрый и страшный конец! Своё открытие он совершил в в баптистерии святой Осмениды Болшефальской, главной девы-мироносицы Бучурлиговки. Говорят, что она где-то здесь захоронена, но могилу затеряли в годы революционного лихолетья.
– Хорошо! – сказал Шура.
– Что хорошо?
– Что затеряли! Если в провинции что-то не затеряли и не украли, там что-то не так!
– Как вы думаете, Шура, если все враги мирового прогресса ополчатся на непререкаемые святыни человечества и начнут кровавый поход против истины и правды, стоит ли нам падать духом и сдаваться?
– Вы шутите, Остап Ибрагимович? – спросил Шура, с беспокойством поглядывая то на Остапа, то на пробегавший мимо грустный ландшафт, – Я не понимаю, о чём вы говорите!
Они проехали длинный мост и повернули на просёлочную дорогу с многочисленными богатырскими развилками. Машина стала трястись, как больной в горячке. Водитель матерился, одухотворяя почти каждую кочку и нарекая каждую каким-нибудь неприличным именем. Все кочки у него были суками, бл… или шлюхами.
Белая толстая рука с выколотой на ней якорем, до того лежавшая на руле, как белая подушка, хлопнула по клавише и включила в машине радио. Из него сразу же понеслись бесконечные заунывные афганские песни, которые судя по выражению лица хозяина машины, тот любил нешуточно.
В полуоткрытом бардачке, куда вскоре после этого потянулась рука в поисках сигарет, лежала пачка презервативов, плотно перетянутая чёрной резинкой, фотография круглолицей простоватой женщины в платке, должно быть матери героя, чётки и большой, светлого лака деревянный крест.
Глава 2. Требуем продолжения пира!
А хорошо ведь человеку в дороге! Гоголь только и мог жить в дороге, в дороге он приободрялся, расцветал, предавался смеху и счастливой фантазии, расфрантившейся новыми идеями и образами. А дома начинал сначала хандрить, предаваться унынию, а потом и вовсе впадал в чёрную меланхолию. И впадая в чёрную меланхолию, кромсая и сжигая романы, он продолжал мечтать о других странах, потрясающих видах и таинственных незнакомцах посреди пути. Мечтать о виде на Колизей и маленьких кофейных вдоль Аппиевой дороги. Я не могу себе позволить такой роскоши! И поэтому, только появись такая возможность, к примеру, жалобно испросив стипендию у императора, Гоголь тут же садился в удобную бричку и приказывал кучеру погонять что есть силы, дабы побыстрее покинуть любимую родину и погрузиться в иную действительность. А ведь не бедняк был, помещик. Интересно, что бы он чувствовал, попади ему в руки хороший лимузин, несущийся вдоль полей Фландрии или на худой конец вдоль виноградников Южной Германии уж куда быстрее любой брички? Наверно задохнулся бы от счастья, и строчил бы, строчил, и весело бы бежало его перо по бумаге! Эх, недолга! Нет человеку счастья на земле. Ждёт его душа чуда, надрывается ожиданием, верит в мечту. И обламывается горем или бедой.