Знак скрепки. Теория и практика расставаний - стр. 19

– Садись, – с верхнего яруса сжалилась над Татьяной женщина приблизительно ее лет. – Шконка освободится к трем ночи – ляжешь, а пока сиди тут.

Татьяна прошла, села на длинную, отполированную женскими телами скамью и несколько минут, текущих уже совершенно иначе, небыстро-немедленно, а по-тюремному, своим ходом, ждала расспросов, но их не последовало. Просидев так некоторое время, она стала прислушиваться к тихому, но волнующему женскому разговору «про это».

– У нас девчонка одна замуж вышла в зоне, ну, косяк! Точно, сплошной. Привезли ей все для свадьбы с воли, она переодевается, а мы сидим, значит, у отряда, кофеек пьем, курим. И росписи ждем, свидетели как бы, бля. Ее в зону должны были за вещами выпустить перед самой свиданкой. Она, значит, выходит, картина уссаться: открывается дверь – вся такая красотища: платье белое до пят, сборки-разборки, фата, каблуки… Мы ж такого годами не видели. Идет, аж с другого конца зоны светится. У нас от дверей, через КПП, через всю зону прямая дорога, ей бляди на пенсии из своей конуры кричат, свистят, как будто я не знаю что, на футболе «Зенит» со «Спартаком», а наш барак в точку – в конце, последний. Идет, блин, Светка, в образе, блин, вся. Она – Светка, по 107-й, кажись, сидела. Идет, вдруг хуякс, плечи вниз, ноги враскорячку, туфли в сторону, еле на ногах удержалась, но не грохнулась. Взяла эти на фиг каблуки в руки и бегом марш до отряда за сумкой. Мы ржем, привыкли же все в кроссах ходить, какие каблуки! Смешно так было. Мы все там пообоссались. Обратно – платьем улицу подметает и в тапках. Девчонки сунули – такой день! И после росписи – на длительную свиданку, четыре дня целых.

– У нас тоже четыре, но можно было заплатить и еще, за два штукаря – день, – вставил другой женский голос.

– У нас – нет. Четыре – все. Но вернулась – отчет полный, сколько и как сунул. А как же, всем охота, рассказать обязана.

– Да. Но невесты, мне кажется, все врут. Такое вытворял… он такой… послушать – одни половые гиганты, блин!

– Ну, пусть врут, соври красиво, и все – свечку никто не держал и «следаков» нет, – сказала женщина за спиной Ульяновой и, помолчав, добавила, растягивая: – Не-е-е, замуж можно, а чего не выходить, если хочется.

– Тебя как?

Татьяна не сразу поняла, что это обратились к ней.

– Как тебя? – повторили за спиной.

Татьяна повернулась и ответила:

– Татьяна.

– У нас знаешь, сколько здесь Тань?! Ладно. Чего ты тут?

– Они подозревают, что я убила, а я не убивала.

– Понятно.

– Пусть придумает себе кликуху, – сказала молодая женщина с верхнего яруса, та, которой рассказывали историю про свадьбу в зоне.

– Ту, – молниеносно сказала Татьяна.

– Самолет, что ли?

– Татьяна Ульянова – Ту.

– Их сейчас с производства сняли, – пошутил прокуренный бодрый голос с противоположного конца камеры.

– Ну что? Ту так Ту. Нам по хер.

Им обоим казалось, что знакомство в реале, не по телефону, началось со слов: «Привет, Ту». – «Ну, привет, привет, привет…» Она повторяла затухающее «привет», а ему почему-то хотелось улыбнуться и сказать глупость: «Вот ты какая!» Сказал так, как хотелось, с особой интонацией, удивился, засмущался, будто встретился с дочерью, выросшей и похорошевшей за годы разлуки. И повторил «Вот».

– Какая? – переспросила она с провокационной женской стервозностью.