Знак шпиона - стр. 30
– Слабая версия.
– Придумай сильную, – Медников усмехнулся. – Хотя, можешь не стараться. Откуда взялась фотография в столе Ходакова, мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем. Это не имеет отношения к твоему заданию. Мой совет: порви этот снимок, брось вон в ту урну и забудь о нем навсегда. Когда вылетаешь в Лондон?
– Седьмого буду на месте.
– Счастливо добраться. Когда-нибудь я приглашу тебя на ужин. Но не сегодня. Надо складывать чемодан и вообще дел полно. Только с завтрашнего дня выпросил двухнедельный отпуск. В августе и сентябре не отпускало начальство. Уезжаю в Прибалтику, в Пярну. Десять дней вольной жизни в санатории.
– По-моему, купальный сезон на Балтике уже закончился. Или я ошибаюсь?
– Для любителей водных процедур там есть бассейн с морской водой, – Медников не понял шутки. – Уже много лет я отдыхаю в Прибалтике. Крым и Сочи не люблю. Я тебе больше не нужен?
– Да-да, у тебя ведь жена болеет, – Колчин, чувствуя свою вину, развел руками. – А я донимаю разговорами.
– Жена поправится, – Медников усмехнулся. – Тебе нельзя отвлекаться на всякую ерунду. Иначе с бабами Ходакова будешь всю жизнь разбираться и только ещё больше запутаешься.
Медников зябко поежился, встал и протянул руку. Колчин крепко пожал теплую ладонь и пошел к метро. Карточка, не разорванная, осталась лежать в кармане пиджака.
Москва, район Басманной. 3 октября.
Поднявшись лифтом на седьмой этаж, Медников не стал терзать звонок, открыл дверь ключом. В прихожей было темно, из приоткрытой двери в большую комнату пробивалась полоска света, доносилась музыка, видимо, работал телевизор. Медников хотел включить настенное бра, уже потянулся рукой к включателю, но передумал. Скинув кепку и плащ, пристроил одежду на вешалке, принюхался. Пахло сигаретным дымом и ещё чем-то кислым, отвратительным, будто возле деревянной галошницы или вешалки, стилизованной под старину, стошнило человека, злоупотреблявшего спиртным сутки напролет, а то и дольше.
Медников вошел в комнату, сел на диван и вытянул ноги. В кресле перед телевизором, запрокинув голову назад, дремала жена Любовь Юрьевна.
Челюсть отвисла, по подбородку растеклась слюна, из полуоткрытого рта высовывался кончик языка, покрытого нездоровым серым налетом. На журнальном столике со стеклянным верхом пепельница, переполненная окурками, большая уже ополовиненная бутылка итальянского вермута, плоская фляжка коньяка и стакан с золотым рисунком, в котором Люба смешивала свое пойло. По столу растеклась лужица спиртного. На темном ковре и обивке кресла серые размазанные следы сигаретного пепла.
Дотянувшись до пульта, Медников выключил телевизор.
– Ау. Проснись, красотка.
Любовь Юрьевна подняла голову, зажмурившись от света, уставилась на мужа мутными пустыми глазами. Три дня назад Медникова с супругой пригласил на новоселе сослуживец по МИДу. Обычное бестолковое застолье, на которое нельзя было не взять Любу, которая обещала держаться молодцом, только пригубить десертное вино, но коньяка – ни глотка. Он поспешил откланяться первым, уволок за собой жену, пока она не надралась, не начала молоть ахинею при начальстве Медникова. Но той малости, что успела выпить Люба, ей хватило, чтобы завестись. И вот четвертый день она не могла остановиться.
– Может быть, ты не заметила, но я вернулся, – сказал Леонид Васильевич.