Знак обратной стороны - стр. 75
Его презрение отчего-то только подстегнуло в Лере дух противоречия. Она не любила таких доморощенных специалистов, которые бросались на каждую модную вещицу. У нее была знакомая, дальняя родственница Славы, которая вечно слушала умные передачи, а потом, как попугай повторяла: «Нет, нет, ты не так делаешь! Что ты, что ты, выкинь это на помойку, сейчас такое не носят! Погоди, погоди, ты не читала эту книгу?! Да ее же все читают!», – и так далее, и тому подобное с обязательным повторением слов на начале предложения.
Последний раз они расстались злейшими врагами из-за того, что Валерия насыпала сахар в свой зеленый чай. Ну, не могла она иначе пить эту расхваленную траву! Глаза родственницы стали такими же большими, как блюдца, на которых стояли их чашки. Сервировку Жанна тоже раскритиковала, сказав, что в такой посуде можно подавать только «Принцессу Нури» и остальную пыль дорог Индии». После этого Лера еще и лимон в чай сунула, окончательно перебив «оттенки пшеничных лепешек, лесных орешков и морского тёплого ветра», что стало жесточайшим ударом по изысканным манерам родственницы.
Но если у Жанки, как ни странно, был врожденный вкус в одежде, так что та выглядела под стать своим речам, то продавец карточек больше смахивал на водопроводчика, чем на художественного критика. Вязанная шапочка (не самая новая) едва прикрывала уши, ветровка тоже выглядела как экспонат музея старины, да и сам мужичок был каким-то помятым, небритым, да еще то и дело подтягивал сопли. Нет-нет, такому доверять Лера не собиралась. А потому с улыбкой сказала:
– Беру.
– Ты же говорила, что такая ерунда тебе не нужна? – не вовремя подковырнул ее муж.
– А мне понравилось, – ощерилась Лера, вытаскивая кошелек. Больше Слава спорить не стал. Упаковка с картонками была положена в его сумку, а женщина снова вздохнула. Иногда она так легко поддавалась на провокации…
Супруги обошли еще несколько палаток, полюбовались на скатерти ручной работы с вышивками, деревья из поделочных камешков и различные украшения из дорогущего янтаря. Валерию так и подмывало спросить бойкую продавщицу, нахвалившую товар: «А что, янтарь тоже местный?», – но на сегодня лимит желчности был исчерпан. К тому же с наглой ложью ее примерило два обстоятельства: ветер стих, а они со Славой теперь поедали вкуснейшие блинчики с начинками. Их испекли тут же, при покупаелях, сунув в дополнение несколько салфеток и пару рекламок какой-то закусочной.
Так, жуя и перешучиваясь, пара дошла до двух девушек-музыкантов. Одна из них самозабвенно, как-то даже нервно, пиликала на скрипке, а вторая, прикрыв глаза, подыгрывала подруге на виолончели. Лера с трудом узнал в этих переливах старенький хит БГ «Город золотой». Ни Гребенщиков, ни песня женщине никогда особо не нравились. Какая-то она была непонятная. Заунывные нотки в голосе исполнителя и самой мелодии не сочетались с текстом, таким сказочно-романтичным. Но она доверяла Славе, уверявшим, что все это очень даже сочетается, особенно в контексте «Ассы»[32], которую муж смотрел раз семь, а вот Валерия – ни разу. Но сейчас, слушая этих двух молоденьких исполнительниц, перед которыми лежал раскрытый футляр для скрипки, Лера почувствовала, что хочет заплакать.
Чистое октябрьское небо, удивительно высокое. Хрустальный воздух, прохладный и, одновременно, согретый солнцем, наполнял все нутро. Горячие вкусные блинчики, блики света, зелень газонной травы и золото висящей на ветвях листвы, ладонь Славы, гомон людей, полированный бок виолончели – десятки слюдяных кусочков собрались в единый витраж. Вот он, импрессионизм в высшем своем выражении, когда остается только чувство, а разум затыкается.