Знак Нефертити - стр. 17
А ее вдруг зло взяло, гаркнула на него сердито – чего не можешь-то, говори толком! И Витя... Ее добрый покладистый Витя... Нет, она никогда этого момента не забудет. Он вдруг... Тоже взял и на нее гаркнул! Впервые за все годы, громко, с отчаянием – да я с тобой жить больше не могу, терпение мое кончилось! Не могу, и все! И вообще, у меня уже давно другая женщина есть!
Они потом поговорили спокойно, конечно. На кухне. Вернее, это Витя говорил, а она слушала. Слушала и удивлялась – надо же, какие мелочи-обиженки он у себя в памяти хранит... Одна мелочь-обиженка к другой мелочи-обиженке, вот и большая обида уже слепилась. А главное, она-то сама и не помнит ничего, ни одной обиженки... Ну, наорала, ну, раздражение выбросила... Для нее – сущая мелочь, а для него, значит, оскорбление мужского достоинства. Надо же, как пафосно звучит – оскорбление мужского достоинства! Хоть бы подумал, что сам во всем виноват! Конечно, сам, если под плохое настроение попадался... И вообще, все поняла, прости, больше не буду...
Думала легкомысленно, что на этом «больше не буду» восстание пупсиков и закончится. Встала, подошла, принялась обнимать, мурлыкать, как кошка, даже в спальню игриво потянула... Да не тут-то было. Витя в своем решении оказался – кремень. Отодвинул ее довольно жестко, шагнул в прихожую уже с чемоданом. А она стояла, как идиотка, улыбалась глупо-растерянно и все не верила, что это наяву происходит...
Потом еще ждала, конечно. Долго ждала. Пока однажды Антон после похода к отцу просьбу от него не принес – развестись, мол, надо по причине беременности нежной подруги-сожительницы. Ее тогда как током ударило – вот сволочь... Позвонила ему на мобильный, вывалила свое ожидание злобной истерикой – зачем такие вещи через Антона передаешь, боишься мне в глаза сказать, что ли? А если развода хочешь, давай-ка завтра, мой милый, пойдем, документик подпишем, долю свою в квартире сыну отдашь! И отпрянула вдруг от трубки, услышав его жизнерадостное – да легко, Ань... Говори – куда и в котором часу...
Ох, даже сейчас вспоминать больно. Убила бы этого благородного, как есть, убила. Пришел дарственную оформлять – глаза блестят, весь из себя счастливый, зараза! Сам же по слабости обиды копил, а она, выходит, крайней осталась. Получается, слабый сильного на корню уничтожил и счастлив, и страшна моя мстя...
А лучше – не вспоминать. И впрямь, чего это ее понесло на грустные воспоминания? Сейчас, наоборот, надо за приятность какую-нибудь зацепиться, иначе с ума сойдешь. Только – какую приятность? Где она ее откопает, эту приятность? Даже друзей для общения толком не осталось – всех за собой Витя увел. Как-то так получилось, что они на его сторону встали...
Да, ужасно тогда получилось – обидно и горько. Хорошие у них были друзья, две семейные пары, Гавриловы и Орловы. С Гавриловыми еще по молодости сдружились, а Орловы были примкнувшие, после их с Витиной отпускной поездки прилепились. Славная получилась компания – разношерстная, но ужасно веселая. Саша Гаврилов считался Витиным другом юности, простой был, как три рубля, но при этом весельчак необыкновенный, всех, когда надо, растормошить умел. А жена его, Света, наоборот, тихая и спокойная, зато при большой должности – какой-то лабораторией в секретном институте командовала. Слава Орлов – тот серьезный мужик, бывший подполковник, службу охраны у какого-то денежного мешка возглавлял, а жена Людочка – смешливая легкомысленная парикмахерша. Собирались вместе – расслаблялись по полной программе, а главное, никто никому ничего не должен был! Ну, разве что Людочка им со Светой модные стрижки организует... И все праздники – вместе, и на дачу к Орловым – вместе, и на рыбалку ездили, и на Новый год к Сашкиным родителям в деревню заваливались. Как натопят баню, как начнут мужики в прорубь нырять – и визг, и смех, и мороз трескучий, и голова хмельная вразнос...